Бела Балаж - Карл Бруннер

Карл опустил голову, и глаза его наполнились горючими слезами. Ну, что же! Он повернулся и пошел назад. Он проходил мимо газона, окаймленного белыми деревянными колышками. Карл упорно глядел в землю. Белые колышки смешно плясали в его глазах. Они становились то длиннее, то короче. Огромная толстая улитка переползала дорогу. В другое время Карл поднял бы ее и положил в траву, чтобы ее не раздавили. Но теперь ведь «все погибло, все потеряно»!

Карлуша продолжал идти с опущенными глазами. Вот большая лужа. Как весело сверкала вода на солнце! Но в луже что-то виднеется. Что бы это могло быть? Карл останавливается, и сердце его сильно бьется. Что-то маленькое, круглое и блестящее… Сквозь слезы он не мог сначала ясно различить, но… вот!.. Он вытер глаза и улыбнулся. Потом быстро наклонился и вытащил из лужи своего милого ваньку-встаньку, своего веселого, верного, храброго красного фронтовика, с железной головкой и железным кулачком.

И, когда он поднял железного человечка, в нем тонко звякнул колокольчик: «Плим, плим, плим…»

Точно маленькое сердце в железной груди звенело радостно, уверенно и смело:

«Еще не все погибло, еще не все потеряно!»

Карлуша удивленно глянул наверх. Отсюда не видно было даже их окна на крыше. Как же ванька-встанька слетел оттуда? Этого он не мог себе объяснить. Но теперь все равно. Главное, ванька-встанька тут!

Карл быстро сунул маленького фронтовика в карман, словно боясь и его потерять.

Вдруг он услышал тихий свист: первый такт песенки «У Марихен есть жених». Это был их сигнал. Так свистел только Франц.

Но Карл не сразу посмотрел в ту сторону. Немного погодя он медленно и как бы случайно повернул голову. Если Франц свистит так тихо, значит, тут кроется какая-то тайна. Это слышно по его свисту.

Карл смотрел не дольше секунды. Этого было вполне достаточно, чтобы увидеть Франца, который стоял в полуоткрытых дверях мастерской и знаками подзывал его.

Сначала Карл спокойно пошел дальше. Затем он сделал небольшой круг и не спеша повернул к воротам.

Франц плотнее притворил дверь и, почти совсем скрывшись, за дверью, прошептал в щелочку:

— Не подходи близко! Не смотри сюда! К тебе привязался! шпик. Иди на улицу и отвяжись от него. Я тебя буду ждать на углу, возле булочной.

И Франц бесшумно закрыл дверь.

Карл Бруннер, засунув руки в карманы, медленно и спокойно направился к воротам. Только брови у него сдвинулись, как у человека, который увидел препятствие и рассчитывает свой прыжок.

В воротах он оглянулся через плечо. Улыбающийся человек с газетой в руках стоял уже в дверях шраммовской мастерской и читал вывеску, словно желая заказать себе башмаки.

ИОГАНН ШРАММ

сапожник

ПОЧИНКА — 35 пфен.

КАБЛУКИ — 35 пфен.

ПОЛУПОДМЕТКИ — 60 пфен.

ЦЕЛЫЕ ПОДМЕТКИ — 1 марка.

Карл заметил, что шпик покосился на него.

«Выворачивай себе глаза на здоровье, — подумал Карл, — станешь скоро косоглазым, вот и все!»

И Карл, не торопясь, вышел на улицу. Он не знал, что навсегда покидает этот дом.

Вот и улица. Быстрый взгляд вправо и влево. Полицейских не видать. Мимо проходит трамвай. Карл может его догнать, даже если бы трамвай шел вдвое быстрее.

Итак, вперед! Наискось через мостовую. Поручни схвачены. Прыжок — и Карл стоит на ступеньке. Кондуктор внутри вагона — и ничего не заметил.

Карл оглядывается. Он видит, как шпик бежит по мостовой и вскакивает в следующий трамвай.

«Неплохо! — думает Карл. — На беговой дорожке в Груневальде он мог бы получить седьмой приз!»

Шпик едет следом за ним и тоже стоит на ступеньке.

«Шпику наплевать, что это запрещено. Его кондуктор не прогонит», думает Карл и больше не оборачивается. Однако, он, как воробей, смотрит вбок и ясно видит, что шпик не спускает с него глаз.

«Я должен соскочить до остановки, — говорит себе Карл, — иначе он меня сцапает. Итак, на следующем перекрестке… и сразу смыться за угол. Посмотрим, умеет ли господин шпик так же хорошо соскакивать на ходу!»

В эту минуту он не чувствует ни страха, ни горя. Его лицо торит от возбуждения, как на спортивном состязании.

«Вот Ульмерштрассе! Но тут, как назло, стоит на посту дурацкий полицейский и регулирует движение. Он сразу схватит меня, как только увидит, что я соскакиваю на ходу… Вот он поворачивается в другую сторону… Внимание!.. Податься назад, а то еще попадешь под вагон… Гоп!..»

Когда полицейский снова повернулся, мимо него пробежал маленький мальчик, который свернул затем на Ульмерштрассе. Полицейский не видел, откуда мальчишка появился. Но зато он заметил, как с трамвая спрыгнул какой-то господин. Ого! Полицейский хватает его за руку.

— Полегче, господин! — говорит он ему. — Вы соскочили на ходу с трамвая.

— Пустите меня! — кричит тот раздраженно. — Я при исполнении служебных обязанностей… — и хочет вырваться.

— Я тоже при исполнении служебных обязанностей, — спокойно говорит полицейский. — И поэтому вы заплатите три марки штрафа!

— Черт подери, не понимаете вы, что ли?

— Ну, ну, потише, — угрожающе повышает голос полицейский.

Взбешенный сыщик показывает, наконец, значок тайной полиции. Его пропускают, и он мчится дальше.

«Кто же виноват, что он такой „тайный“? Его и узнать нельзя».

Полицейский пожимает плечами и плавным движением дает дорогу подъезжающему автомобилю.

Когда сыщик вбежал на Ульмерштрассе, маленькая тихая уличка была совершенно пуста. Навстречу ехал только зеленый фургон с хлебом. Унылая кляча трусила рысцой.

На высоких козлах сидел парнишка лет пятнадцати и насвистывал песню:

— Куда же пропал этот проклятый мальчишка? — сердится шпик. — Как сквозь землю провалился!

Он медленно идет вдоль улицы, зорко глядя по сторонам.

Фургон с хлебом поравнялся с ним и проехал мимо.

На фургоне написано: «Генрих Хош — хлеб хорош», а внизу намалеваны разные хлебцы и булочки.

Сыщик даже не обернулся вслед проехавшему фургону. Да и к чему?

На заднем сидении фургона, там, где открываются дверцы, сидит маленький мальчик в матроске и, презрительно ухмыляясь, косится на сыщика. Сыщик все дальше и дальше уходит по Ульмерштрассе, глядя прямо перед собой.