Светлана Шелехова - Приключения Шуры

Маленькая колонна группы кузнецов вышла на просторную площадь перед заводом. Василий Васильевич любил во всем порядок и не разрешал ходить табуном. Навстречу спешили рабочие, многие были в шинелях ремесленников.

— Наши, — с гордостью и чуть завистливо сказала Шура. — Выпускники.

— Откуда ты знаешь? — полюбопытствовал Андрей.

— По шинелям. У нас новые, а у них уже выцвели… — Она взглянула на заводские часы и добавила: — Смена окончилась. Жаль, опоздали.

— Чего жаль? — спросил Андрей.

— Пересменку посмотреть интересно.

Андрей промолчал. Он еще не знал значения многих рабочих слов. Шура и Андрей шагали рядом. После памятного воскресенья они всегда старались быть вместе. Что связало их? Стопка запрятанных на чердаке писем? Тайна, заключенная в них? Пожалуй, нет! Ни Шура, ни Андрей не смогли бы объяснить своих чувств. Пока они называли их коротким, но большим словом — дружба. Стараясь ступать в ногу со всеми, Андрей предложил:

— Сашок, давай споем нашу, кузнецкую!

Шура сразу подняла голову повыше и негромко запела:

И все дружно подхватили:

С песней шагалось легко и радостно. Пусть все знают, кто это идет. Здравствуй, заводище!.. Здравствуй, кузнечный цех! Здравствуйте, кузнецы!

Слово «кузнец» в старину означало «мастер по металлу», говорил Василий Васильевич. Он знал все. Он рассказал, что в древности кузнецы были одновременно и литейщиками, а сама ковка была известна еще четыре тысячи лет до нашей эры: люди ковали метеоритное железо. «Метеориты и тогда падали негусто…» Он показывал картинки с образцами работ старинных русских кузнецов: оружие, украшенное орнаментами из насечки и просечки и выпуклыми розетками.

Старик, хотя и не любил классных занятий, но увлекся. Он целый час объяснял, как в тринадцатом веке выковали шлем князя Ярослава из одного куска железа, а в восемнадцатом — решетку Летнего сада в нынешнем Ленинграде. Это шедевры кузнечного искусства.

Прежде чем пойти в цех, ребята узнали даже, что у кузнецов, веривших в бога, были покровители — святые великомученики Кузьма и Демьян. «На святых надейся, а сам не плошай…» А об основах теории пластического изменения металла под ударом и давлением Василий Васильевич рассказать не успел: отведенных часов не хватило.

— Что такое шабот? — спросила Шура, когда вошли на завод. Строй смешался, все обступили мастера и кучей двинулись по главной магистрали меж цехов.

— А ты откуда знаешь? — Василий Васильевич рассердился. Он вдруг понял, что даже не заводил разговора с ребятами о самом главном: как выглядит современный кузнечный цех.

— Сейчас увидите. На механических молотах нижняя часть под наковальней называется шабот. Понятно? Старик начал брюзжать и придираться к Шуре. Шабот! Вычитают же где-то!.. А почему ты все-таки остригся наголо, когда я сказал, что голомозых терпеть не могу?

— А разве плохо? — дерзко спросила Шура и, сняв фуражку, погладила себя по безволосой макушке. Она была очень довольна: теперь уже никто не заподозрит, что она не мальчик.

— Вот теперь твоя голова и есть, как шабот, — в сердцах сказал Василий Васильевич.

— Шабот! Шабот! — Новое словечко очень понравилось всем ребятам. Они долго повторяли его. Но то, что произошло дальше, заставило забыть о шаботе.

— Ф-фь-ю-ю! — по-мальчишески присвистнула Шура, когда все будущие кузнецы вошли со своим мастером в новый светлый корпус. — На заводе этот цех вовсе не основной…

И Василий Васильевич окончательно раскипятился:

— Что ты понимаешь?.. Без кузнечного цеха ни одно серьезное производство невозможно… Основной, неосновной!.. Мало ли, как называют!.. Подсобный, заготовительный — неважно! Без кузнечного цеха ни одной машины не сделаешь. А если у тебя, Белых, такое с первой минуты к кузнечному цеху пренебрежение, подавай заявление — перекуем на любую другую специальность, пока не поздно.

Ребята притихли. И не столько от того, что Василий Васильевич круто ответил Шуре, сколько от впечатления, которое произвел на них кузнечный цех, ни капельки не похожий на кузницу.

На огромной высоте, под окнами, откуда лились солнечные потоки, вверху двигались краны. Мостом перекинувшись от стены до стены, они опускали на канатах большущие крюки, подцепляли подвешенные на цепях раскаленные слитки величиной с быка и легко подносили их к молотам. А каждый молот — ростом с дом. Дышащий жаром слиток захватывала ползающая по полу машина и совала меж двух станин молота.

— Смотри, какая здоровая кувалда вверх и вниз ходит, — сказал Андрей.

— Это называется падающей частью, — поправила Шура.

Молоты, шеренгой стоявшие вдоль цехового пролета, не стучали со звоном, как в кузнице, а только ухали. Многотонные слитки поворачивались, зажатые в коротком хоботе машины, сплющивались, прямо на виду приобретали другую форму.

В цехе такой простор, что разбегаются глаза. В пролете можно бы разметить футбольное поле, а за линией колонн из стальных переплетов — второй, тоже большой пролет. Оттуда доносилось металлическое жужжание и перестук.

Василий Васильевич подвел ребят к ближайшему молоту, что-то сказал, но они не слышали, оглушенные непривычным шумом цеха. Прошло много минут, пока уши приспособились к машинному грохоту и стали различать человеческую речь.

Но самое главное, что поразило ребят, это то, что за рычагами машины, ворочающей под молотом раскаленный слиток, сидела девушка. Андрей толкнул Шуру в бок, неслышно произнес «о-о» да так и продолжал стоять с раскрытым ртом, с буквой «о» на губах.

— Эта машина называется манипулятор, — объяснял Василий Васильевич. — Работа на нем требует большого умения, сноровки и знаний.

— Она, та, что управляет, и есть главный кузнец? — разочарованно спросила Шура. — Вы же говорили, эта профессия — чисто мужская…

Старик поерошил сердитыми бровями и усмехнулся:

— Нет. Бригадира я вам сейчас покажу. Тимофей! — крикнул он куда-то в пространство.

Из-за молота вышел молодой мужчина в фартуке, надетом прямо поверх майки-безрукавки. Привычно вздвинул большие очки на лоб и поздоровался. Это был, пожалуй, из всех цеховых здоровяков здоровяк, с широкими круглыми плечами, с массивными бицепсами. Но ребят он своим видом силача не удивил, как ожидал Василий Васильевич. Во-первых, они знали цирковых борцов более богатырских. А во-вторых, Тимофей со своей силищей казался просто ненужным на этой механизированной работе.