Михаил Коршунов - Наша компания [сборник рассказов]

Точно рассчитал Александр Матвеев размер мачты!

Англичане решили было отпихнуть плот, да мачта уперлась под самой серединой моста. Так просто к ней не доберешься: надо лезть под мост.

А кто полезет?

Пламя костра все ближе и ближе подкрадывается к снарядам.

«Сейчас снаряды взорвутся», — думают обрадованно бойцы.

Тогда англичане побежали за ведрами, чтобы сверху залить костер, и за баграми, чтобы сбросить с плота ящики со снарядами.

Но пока они бегали, пламя костра успело добраться до снарядов, и мост от взрыва разлетелся на куски.

С Алешей я познакомился задолго до Отечественной войны.

Пристроившись у окна, я возился с конторскими книгами, составлял балансовый отчет по колхозу.

Медленные сумерки настаивались в углах избы. Стадо уже разобрали по дворам, и на улицах деревни было пустынно. С берега реки доносилось хлопанье белья о деревянные мостки — это запоздалая хозяйка заканчивала стирку, да изредка со стороны клуба придувало ветром треньканье мандолин и потряхивание медных гремков бубна.

— Эх-вох! Эх-вох! — руководил кто-то голосистый мандолинами и бубном, чтоб они настроились, ухватили лад и не рознили бы.

Мимо окна с полным ведром молока прошла сестра. Я слышал, как она цедила молоко в крынки и относила их в подвал, где накрывала чистыми досточками: не то запрыгнет лягушка или вползет жук.

Потом сестра перебрала плотнее косы, округлила гребенкой брови и сказала:

— Пойдем в клуб — Алеша приехал!

Я прикинул на счетах последние итоговые цифры баланса, вписал их в таблицу и отправился переодеваться.

Когда мы с сестрой пришли в клуб, там собралось уже много народу, на стену натягивали полотняный экран, расставляли скамейки и стулья. Дети мельтешили под ногами, за что получали от взрослых тычки в затылок.

У крыльца потрескивал канифолью шкив движка, вращал якорь генератора.

Старики по зимней привычке уселись в глубине зала около белых изразцов голландки, обстоятельно высморкались в разноцветные платки, надели очки и приготовились.

Девушки обступили передвижку. Из-за их плеч я все же разглядел молодого механика. Это и был Алеша. Он проверял силу звука, прислонив к звуковой рамке аппарата листок бумаги. Репродуктор под экраном урчал и булькал.

Не отрываясь от своего занятия, Алеша рассказывал девчатам что-то затейливое на разные голоса. Девчата слушали, жмурясь от интереса и удерживая напряженное дыхание.

Я остановился неподалеку от Алеши, тоже невольно прислушиваясь. Он заметил меня, окликнул:

— Дружище! Помоги ленту перемотать!

Я подошел.

Так мы познакомились.

Было интересно следить, как пальцы Алеши прикасались к деталям киноаппарата, с какой быстротой он вкладывал пленку, щелкал откидными роликами барабанов и, на одно мгновение заглянув в объектив, безошибочно устанавливал рамку по кадру.

Алеша кочевал с передвижкой по всему району, из деревни в деревню, и его знали всюду.

В нашем селе он задерживался дольше обычного. Новые фильмы привозил прежде всего к нам. Причиной этому была Аннушка — темно-русая, с синими глазами, застенчивая и трепетная, как луговой мотылек.

Когда поздними вечерами их встречали вдвоем где-нибудь на сторонних тропках или у дальних речных затонов, полных лунного шелеста воды, Аннушка стеснялась, укрывала глаза. Ей казалось, что она и сердце от людей укрывает, а в нем свою любовь — юную и доверчивую.

Алеша тоже смущался, потому что густая синь Аннушкиных глаз давно уже околдовала его волю и независимость.

У Алеши всегда было много заказов на городские товары. Как только он приезжал, к нему, спотыкаясь и отшибая друг другу пятки, устремлялись ребята, придерживая юбки, спешили девушки.

— Чернильницы привез? Непроливайки?

— Ниппель для велосипеда?

— Примус?

— Фотобумагу?

— Пакетик с гвоздикой не позабыл?

— А полтора метра клеенки?

И Алеша, точно коробейник, раздавал чернильницы, фотобумагу, плитки столярного клея, пуговицы, запонки, наперстки.

Аннушкин дед Евстигней молча подходил к Алеше, и Алеша молча вручал ему красный огнетушитель, который по указанию деда возил в город на профилактику. Дед Евстигней клал огнетушитель на плечо, будто полено, и торжественно шествовал с ним по деревне к своей избе. Этот старый огнетушитель подарил ему какой-то родственник-пожарник, и с тех пор дед Евстигней лишился от гордости всякого покоя.

В пору жатвы Алеша подвозил кинопередвижку к стану и запускал фонограмму с песнями. Около аппарата оставлял ребят, а сам шел или к косарям, или на ток подавать снопы в молотилку, или к автомашинам носить мешки с зерном.

— На что тебе трудодни? — интересовались девушки. — У тебя ж оклад!

— Я тоже гордый, — отвечал Алеша. — Дед Евстигней огнетушитель имеет, а я колокол для пожарки отлить желаю, и чтобы из бронзы!

О том, что немцы захватили районный город Покровск, мы узнали в конце октября.

С поздних осенних деревьев уже сыпались только отмершие кусочки коры и шерстинки мха. Мокли крыши изб и над ними — пустые скворечни. Черные прогорклые лужи залили канавы и овраги. Дождь распустил дороги и тропки.

Алеша жил в нашем селе вторую неделю. Передвижка стояла в читальне под столом, завернутая в матерчатые плакаты.

Как-то мы с Алешей сидели в кладовой клуба, где он поселился.

Дождь мелкими злыми брызгами скреб стекла, висел над землей желтым туманом.

В нагретой духовке парилась репа, закипала кастрюлька с чаем. Иногда в трубу врывался ветер и беспокоил в топке угли. Тогда по стенам и потолку перебегали суетливые отблески пламени. Пахло теплой печной известью и сухими дровами.

Неожиданно в кладовую вбежала Аннушка, задохнулась, взялась за грудь.

— Ты что? — вскочил испуганный Алеша. — Что с тобой?

— Немцы в городе, — прошептала Аннушка, опустилась на колени, закрыла лицо руками и заплакала.

Деревни под снегом. Над окнами частоколом нависли сосульки — не сбивает их детвора. На завалинках и крылечках не притоптан снег. У колодцев наплыли ледяные бугры — никто их не скалывает. Не видно полозниц дороги. Люди почти безвыходно сидят в избах: деревни полонили немцы. Но Алеша по-прежнему разъезжал с кинопередвижкой, показывал советские кинофильмы. Вместе с ним ездила и Аннушка.

В той деревне, куда они держали путь, знали об их приезде, готовились к встрече. Связь между деревнями велась через ходоков. Неизвестно, кто их назначал. Народ сам заботился об охране своих любимцев.

С приездом кинопередвижки окна помещения плотно завешивались матрацами и одеялами, чтобы ни свет, ни звук не проникали наружу. За околицу высылались дозорные.