Константин Кислов - На узкой тропе [Повесть]

— Вот оно — завещание пророка, с которым ходил в бой Курасадхан! — воскликнул Хаджиусман, разглядывая на клинке арабскую вязь. — «Хвала аллаху, вездесущему, всевидящему, — шептал он. — Меч — это ключ к небу и аду!»

Хаджиусман перевернул клинок.

— Слушайте: «Сражайтесь, не робейте: врата рая — под сенью мечей. Тот получит доступ в него, кто пал, сражаясь за веру!»

— Понятно, — так же тихо сказал Мадумар.

Хаджиусман опять уткнулся головой в сундук: теперь он вынимал пулеметные ленты, в руках очутилась двухвостка-камча с инкрустированной рукояткой.

— И это все?! А где остально-о-е? — хрипло протянул Хаджиусман, подняв глаза на Тимура. — Где-е?!

— Не знаю, уважаемый, что вы ищите? — растерянно пробормотал Тимур.

— Как не знаете?! Где золото Курасадхана?! — с угрозой вырвалось из пересохшей глотки Хаджиусмана.

— Где з-з-золото?!

Тимур, упав на колени, взмолился:

— Видит аллах, я ничего не знаю. Спрашивайте у Мадарип-ишана. Он хозяин всему, что есть на мазаре.

— У Мадарип-ишана?! — Хаджиусман размахнулся и ударил старика в лицо. Мадумар схватил Тимура за шиворот, хромец кричал во весь голос, увертываясь от яростных ударов.

В разгар драки упала лампа. Мгла поглотила мазар. И вдруг в этой тяжелой тьме, наполненной шумом возни и керосиновым чадом, раздался сильный, привыкший командовать, голос:

— Оста-но-ви-тесь!..

Хаджиусман бросил старика и упал на колени. Растрепанный и избитый лежал на полу Тимур.

Мадумар ничего не видел, он лежал ничком, как мертвый. Когда в мазар зашли какие-то люди, а среди них светловолосый подросток, Тимур поднял голову. Ему показалось, что он уже видел где-то этого мальчишку и стоящего рядом с ним молодого мужчину. Но где? Он очень похож на того доброго ашлакского учителя, которого он недавно угощал чаем…

Под вечер на бахчу прикатил Алимджан Саитбаев. Приткнув насквозь пропыленный мотоцикл к копне клевера, он направился к дедушке Тургунбаю, который копошился возле перепелиных ловушек.

— A-а, салам алейкум! — радостно заговорил старик, подняв на Алимджана смеющиеся глаза. — Гостям здесь всегда рады, сынок.

— Спасибо, отец. Очень рад видеть вас в добром здоровье и радости. — Саитбаев ловко выдернул зубами сигаретку из пачки и закурил. — Что новенького?

— Э, какие могут быть новости у нас, — махнул рукой Тургунбай-ата. — Ловлю перепелок, караулю арбузы и дыни… Вот и все новости.

Старик догадывался: Алимджана занесло к нему не желание отдохнуть и насладиться охлажденной в арыке дыней. Поглядев с той же снисходительно доброй улыбкой на парня, он спросил:

— Чайку согреть, сынок, дыню принести или домой торопишься?

— Хочу задержаться, — ответил Алимджан. — Если вы, конечно, позволите.

— Как не позволить? Что ты говоришь? Если у человека есть важное дело, ему даже аллах мешать не имеет права. — И понизив голос, спросил: — А может, задерживаешься ты для того, чтобы охранять меня? Вроде слухи ходят, что кое-кто на старого Тургунбай, если не нож, то зубы точит…

— Разве могут найтись такие? Я думаю, у вас одни друзья на белом свете…

— Сегодня отправил одного телохранителя, — улыбаясь, продолжал дедушка Тургунбай. — Приковылял кое-как и заявил: не уйду от тебя, дедушка, пока всех злодеев не переловим. А чего меня охранять? Вон мой охранник, — показал он на дремавшего под навесом пса. — Всю жизнь только и смотрит, чтобы кто не обидел меня… А приходил-то ко мне вчера Романджан. Прыгает, как воробей: нога-то все еще болит у него. А дома усидеть не может. Отправился искать моего внучонка Иргаша. А тот, оказывается, на коне поскакал Саидку выручать. Да и сам чуть в беду не попал… Хорошо, что Алихан подоспел и выручил внучонка, а то еще неизвестно, чем бы дело кончилось…

— Алихан где? В кишлаке или в город уехал?

— Нет, — вздохнул старик, скрывая тревогу. — Не уехал. Сказал, что ему в кишлак какой-то надо сходить.

Дедушка Тургунбай неторопливо разливал чай.

— Давай лучше подкрепимся немного, сынок, а там и отдохнуть не грех…

Напившись чаю, Саитбаев ушел под навес и прилег. Но стоило ему закрыть глаза, как сейчас же вставал перед ним весь прожитый день. Откуда-то выплывал мазар святого Абубакира, на каменном полу его — испуганные посланцы Курасадхана. Наконец-то удалось одержать главную победу: разоблачить темную тайну мазара, которому поклонялись люди.

— Что там еще такое? — услышал Алимджан сонный голос старика. — Аллах, кажется, кого-то еще нам посылает. Слышишь, сынок?

Саитбаев не ответил: он знал, кто должен был прийти сюда.

И в это время к костру подошли люди. Их было трое: впереди шел грузный человек в распахнутом халате, руки его были закинуты за спину. За ним — косматый старик с кетменем на плече, замыкала шествие женщина. Остановились возле огня.

— Сынок, да ты погляди, кто пришел? — Недоуменно оглядывал непрошеных гостей дедушка Тургунбай. — Это же Мадарип-ишан.

Саитбаев внимательно глядел на пришельцев.

— Салам алейкум, добрые люди, — наконец сказал старик с кетменем и, положив руку на грудь, поклонился.

— Ваалейкум ассалам, — почтительно ответил Саитбаев. — Как ваше здоровье, Рауф-ата?

— Благодарение аллаху, все хорошо, таксыр. Спасибо. Грех гневаться. Хорошо, — повторял Рауф-хальфа, не переставая кланяться. — Благополучно… Ничего не случилось, — продолжал он, мотнув головой в сторону ишана. — Женщина — это его… последняя жена, Матлуба. У нее он гостил нынче. Хорошая женщина… Обижается сильно, надоело, говорит, быть женой нечестного человека. На людей совестно глядеть, а она ведь в колхозе… Вот и помогла…

Дедушка Тургунбай в растерянности переводил глаза с одного на другого.

— Эх-хе, — вздохнул он. — Ничего не видал. Ничего не слыхал. Ничего не знаю. Везде ничего. А катаешься ты, сынок, на своем железном ишаке, оказывается, не ради одного удовольствия. Теперь и я кое-что понимать начинаю. — Он взглянул еще раз на Рауфа-хальфу и, качая головой, промолвил: — Вот уж никогда бы не подумал…

Опустела худжра в школьном саду, не курится возле нее дымок, не пахнет луком от холодного, закопченного казана — никто не живет здесь. Редко приходят и ребята, и то только на одну минуту, для того, чтобы найти нужный инструмент или взглянуть на топчан, где вечерами сиживал Душанба.

Саидка оправился от пережитого и теперь ни на день не разлучался с мальчишками. Ромка забросил палочку и с безудержным увлечением мечтает о новых подвигах. Федю по-прежнему чаще всего можно увидеть возле питомцев живого уголка, внимательно наблюдающим за их загадочной жизнью. Иргаш ходит в своей блестящей парадной фуражке и все так же охотно откликается на обращение к нему — «Капитан».