Фрида Вигдорова - Двенадцать отважных

Есть в Донбассе, близ города Артемовска, село Покровское. В годы Великой Отечественной войны здесь мужественно боролся в подполье пионерский отряд. Командиром отряда был Вася Носаков. Подпольщики назвали себя «Каровский союз пионеров» в честь отважного Карова, героя повести, которую начал писать Вася.

Когда советские войска вступили в Покровское, все увидели высоко над обрывом красное знамя. Это над штабом КСП взвился пионерский флаг. Навстречу воинам бежали мальчики и девочки в красных галстуках.

Медалями «Партизану Отечественной войны» первой степени награждены все 12 отважных. А село стало местом пионерской славы.

Сейчас в селе Покровском сооружается школа-музей и мемориал в честь двенадцати отважных.

Кирпич за кирпичом растет пионерская стройка. Рядом с комсомольцами активно трудятся пионеры.

Вася лежал на спине, укрывшись книгой от горячего полуденного солнца, и читал вслух:

— «В это время послышался глухой звук пушечного выстрела. Я взглянул на капитана. Капитан даже не пошевелился».

Вася опустил книгу. День был жаркий, пахло травами, теплой землей.

— Ну чего ты! — Борис приподнялся на локтях, недовольно насупив брови. — Читай!

— Не хочу!

Они часто приходили сюда, захватив с собой еду и книгу. Хорошо было, забравшись подальше, лежать в густой душистой траве и читать вслух. Вот и сейчас — высокое чистое небо, легкие облака и степь, степь насколько хватает глаз. Тишина. Только треск кузнечиков нарушает эту глубокую ясную тишину. И странно читать о таинственном изгнаннике и мстителе, о страшных морских сражениях, о взорванных, идущих ко дну кораблях.

— Знаешь… — по обыкновению медленно заговорил Вася, — я вот о чем думаю… — Он примолк, точно не находя слов.

Выждав немного, Борис сердито поторопил его:

— Ну о чем, о чем? Не тяни ты.

— Я думаю… удивительный человек был этот Немо… А не хотел бы я быть на его месте.

— Почему? Он умный, смелый, благородный.

— Да, это все так… Но уж очень страшно, что он один…

— Один… Один, — передразнивая, тоже врастяжку повторил Борис. — Читал бы лучше дальше, остановился на самом интересном месте!

Но Вася словно не слышал его. Борис рывком поднялся, «зафутболил» подальше Васины новые тапочки, шумно вздохнул — уж кто-кто, а он хорошо знал, как любит Вася помолчать. Часами может лежать в траве и глядеть в небо и думать. Одно слово — мечтатель. Недаром прозвали его так в школе. А Бориса в такие минуты, будто назло, особенно тянуло поговорить, подурачиться. Он снова плашмя упал рядом с Васей, несколько раз подтянулся на длинных мускулистых руках и неожиданно спросил:

— Послушай… чего бы ты хотел сейчас больше всего? Ну, если бы тебе сказали: говори — исполнится, что бы ты ответил?

— Я бы сказал: в Москву! — живо отозвался Вася. — А там по всем станциям метро! На Красную площадь! В Третьяковскую галерею! Смотри — вот Красная площадь, вот Мавзолей, а если спуститься вот сюда, к реке, пройти вот этот мост и этот и завернуть вот сюда — да ты гляди, гляди! — вот тут и будет галерея.

Вася уже лежал на животе и, раздвигая траву, показывал Борису Красную площадь, памятник Минину и Пожарскому, и спуск к реке, и дом в переулке, где ему, Васе, так хотелось побывать. Там в просторных залах с высокими окнами висят картины, о которых он пока только читал или слышал. Когда он приедет в Москву, сразу с вокзала туда… Этот путь он мысленно проделал уже не раз. У него был план Москвы — подарок дяди Егора. И не было для Васи ничего интересней, чем «путешествовать» по московским улицам, площадям и переулкам, мчаться в поездах метро…

— А слова-то все какие, задумчиво продолжал Вася, — ты послушай: Арбат… Сокольники… Нескучный сад… Замоскворечье…

— Стадион Динамо… — сказал Борис. — Эх ты, а еще хлопец! Уж если в Москву, так перво-наперво надо на Динамо курс держать. Нет, если бы мне сказали, какое самое-самое твое большое желание, я бы ответил — юнгой на корабль! В кругосветку! А что? — Борис вскочил, выпрямился. — Чем я не моряк? Рост у меня самый что ни на есть подходящий… Силенок хватает…

— Одна беда, — улыбаясь, перебил его Вася, — с дисциплинкой туговато.

— А если мне, например, надоедает одинаково учиться? Неинтересно! Понял?

— И языкастый ты. Чуть что — на дыбы. Самого не затронь, а другого ни с того ни с сего обидеть можешь.

Борис понял, почему Вася, который не любил подобных объяснений, затеял этот разговор: обиделся за Лену. Сегодня она примчалась к Васе ни свет ни заря, решила тоже идти с ними в степь. Но Борис начал кричать, что пускай тогда идут вдвоем, а с него довольно этого детского сада. Сейчас он уже жалел, что так обошелся с Леной. Она веселая и хорошо читает вслух — громко, с переживаниями.

— Ну вот из-за чего ты нынче на Лену набросился? Помешала бы она тебе, да? — Вася обхватил руками колени и, закинув голову, с укором взглянул на рослого Бориса.

Вася был чуть не на голову ниже его, хотя всего одним годом младше, видно, пошел в мать — хрупкую, маленькую.

— Да, понимаешь, злюсь я на тебя. Что она нам за компания? Одиннадцать лет девчонке. Еще в куклы играет. Иду я недавно мимо их сада, а твоя прекрасная Леночка с куклой цацкается, дочкой ее называет…

Вася тихонько рассмеялся.

— И пусть себе играет! Тебе-то что? Ты вот и на Володьку Моруженко до сих пор злишься. Ну, подрались вы с ним из-за той кошки? Так ведь он же был прав. Ты знал, как он выхаживал эту кошку, лечил ее, кормил. Теперь в школе все смеются, говорят, что между вами пробежала белая кошка…

Борис хмуро молчал.

— Смотри-ка, кто это? — сказал Вася. — Вроде к нам.

Борис повернулся в сторону села и, щурясь от солнца, тоже стал всматриваться.

— Кто же это? Надя? Да нет, Ленка! Что это она со всех ног? — И Борис добавил с усмешкой: — Соскучилась. Шуточное дело — с самого утра с тобой не виделась!

— И не надоест тебе? — ответил Вася.

По степи бежала девочка, тоненькая, босая, с растрепавшимися темно-русыми косами. Ее голубое выгоревшее платье трепыхалось по ветру. Красная, задыхаясь от быстрого бега, она еще издали прерывисто закричала:

— Вася, домой!.. Тетя Домна… зовет! Скорее! Ждет она!

— Да что стряслось?