Сулейман Велиев - Букет роз

Дела задержали Кули в Баку. Он получил в типографии дополнительную пачку еще сырых листовок, встретился с Азизбековым, рассказал ему о настроении рабочих, получил последние наставления, как проводить забастовку, и освободился лишь в конце дня. Тут только Кули вспомнил о празднике и подумал с огорчением, что домой ему приходится возвращаться с пустыми руками. Он представил, как откроет дверь и встретится взглядом с голодными ребятишками.

«Нужно что-то предпринять, нужно достать денег, — думал Кули. — Но где? Нельзя же попросить у бакинских товарищей: ведь каждый из них сам едва концы с концами сводит».

После некоторого колебания Кули решил зайти к своему двоюродному брату. Не виделись они давно, встретились очень сердечно. Кули тут же повели к столу. Он был голоден, с жадностью набросился на еду и, откладывая неприятный разговор о деньгах, изредка посматривал на двоюродного брата. Тот, должно быть, уловил тревогу Кули, сказал:

— Ты уж, брат, не торопись домой. Уже поздно, идти тебе далеко, да и не стоит нарушать законы гостеприимства. Оставайся-ка ночевать, а утром, бог даст, в путь. А детям твоим мы приготовили в подарок плов, возьмешь с собою.

После этого Кули, конечно, не мог заговорить о деньгах.

На другой день рано утром Кули положил в мешок прикрытую тарелкой медную кастрюльку с пловом и попрощался с родственниками. К полудню он добрался до поселка.

На площади царило большое оживление. Старики чинно сидели на каменном помосте перед мечетью и перебирали четки. Молодой сменщик Кули окликнул его и потащил смотреть бой баранов, разыгравшийся перед мелочной лавочкой. Бараны бодались яростно, их крепкие, закрученные рога глухо стучали. Зрители свистели и улюлюкали.

— Ну-ка, мой серенький, ну-ка дай ему! — исступленно кричал один из зрителей. — Ну-ну, еще, еще!

Серый баран, очевидно, не понимал чувств своего хозяина и пугливо отбегал от наседавшего врага.

Невдалеке стравливали собак. Огромные кавказские овчарки сильно тянули за цепь своих хозяев, грозно рычали и свирепо скалили зубы. Но вот в отчаянном единоборстве схватились два волкодава.

— Ай, молодец, черномордый! Ай, милый, ай, молодец! — торопливо приговаривал рабочий в старенькой куртке.

Тут же, на площади, показывали свою отвагу и боевые петухи. Окровавленные и обезумевшие, кидались они друг на друга, забивая до смерти более слабых и менее выносливых. Петушиный бой привлек особенно много зрителей. Вот один из болельщиков берет в руки окровавленного победителя и, поглаживая его, горделиво говорит:

— Такого петуха нигде не найти. Не шутка — я его кормлю молотым перцем и кишмишем.

— А сам голодаешь, гляди-ка, брюхо как подвело!

— Эге! — торжествует владелец петуха-победителя. — Твой-то заморыш осрамился, вот ты и убирался бы отсюда! Ха-ха-ха…

Петухи присмирели, а хозяева распетушились, и вот уж на площади не петушиный бой, а кулачный. Дерущихся окружают любопытные, стоят глазеют…

Кули, проходя через площадь, тягостно вздохнул.

Перед управлением промысла тоже собралась немалая толпа. Местный учитель громко читал прокламацию. Кули остановился, прислушался и улыбнулся. Все в порядке: Ибиш дело сделал, молодец!

Учитель закончил чтение. Подходили все новые и новые люди. Грамотных среди них не оказалось, и учителя попросили снова прочесть листовку. Он охотно согласился.

Учитель умолк, слушатели тоже еще некоторое время молчали. Но вот толпа стала разбиваться на группы, раздались негромкие, задумчивые, серьезные голоса рабочих.

— Правдивые слова. А? Что скажешь, брат?

— Да уж писал-то кто-то из наших и написал все в пользу бедняков. К умному слову только дурак не прислушается.

— Правильно, товарищи! — вмешался Кули. — Очень правильно говорите. Не выйдем на работу — и баста!

Громкие голоса привлекли внимание Мусы. Он подтолкнул пристава, и они медленно направились к толпе.

— Сейчас начнут, — зло сплюнул один из рабочих.

— Пусть попробуют…

Все сбились теснее друг к другу и замолчали. Муса приблизился и нарочито бодрым голосом поздравил рабочих с праздником Новруз-байрам. Ему ответили угрюмо и нестройно. Муса сплел пальцы, скорбно закатил глаза:

— Мне сказали, что какие-то безбожники распространяют бунтарские бумажки. Хотят ввести вас в заблуждение.

Толпа глухо заворчала и опять враждебно умолкла.

— Я на вас не обижаюсь, — продолжал Муса, — вы темные люди, но меня удивляет наш уважаемый учитель: да разве хорошо читать такую нелепицу бедным людям?

Учитель, скрестив руки на груди, холодно оглядел толстопузого Мусу с головы до ног.

— Не на все же им закрывать глаза, господин, — сказал учитель совершенно спокойно, — пусть каждый подумает и разберется в том, что написано. Я учитель, а они, к несчастью, неграмотны. Мой долг прочитать им печатное слово.

Муса покосился на пристава и раздраженно пожал плечами.

Полицейский офицер приосанился, тронул усы, звякнул шпорами и начал:

— Господин учитель, вы ведь человек образованный и понимаете, что читать народу противоправительственные прокламации строжайше запрещено.

— Не обижайте учителя понапрасну. Это мы попросили прочитать, что здесь написано, — спокойно вмешался в разговор сосед Кули, рабочий с усталым, болезненным лицом.

— Замолчать! Разойдись! — зычно скомандовал пристав: выдержка покинула его.

— Да мы уж и так думали расходиться, — с издевкой ответили из толпы.

А другой голос добавил внушительно:

— Всем рты не заткнешь.

Кули выбрался из толпы. Ему вдруг захотелось поскорее увидеть сына.

«Смешной, — ласково усмехнулся Кули, вспоминая вчерашний разговор с сыном. — Как это он сказал? Да… «Найдешь ты себе работу, отец, или нет, а меня устрой грузчиком».

Кули всегда смущала недетская серьезность Ибиша. Да, хороший сын растет. Радость в доме. Перед глазами Кули стоял Ибиш с задумчивым взглядом больших черных глаз.

«Отец, я хочу работать. Я скажу, что мне больше лет. Ты и сам всегда говоришь, что я выгляжу старше». При этом Ибиш расправил угловатые мальчишеские плечи, приподнялся на носки, набрал в грудь воздуха.

Кули и сейчас, припоминая эту сцену, весело заулыбался. «Потерпи, сынок, век недобрых людей недолог».

Легко и радостно на душе у Кули. Не беда, что сейчас трудно приходится. Важно, чтобы дети выросли настоящими людьми, честными… Приятный ветерок освежал лицо. Кули торопился. В этот мягкий весенний день Кули с особенной силой понял, как ему близки, как дороги его дети, его Фатьма.

Кули уже свернул к кладбищу, когда услышал за собой торопливые шаги. Он обернулся и увидел Василия. Василий догнал Кули, переложил в левую руку небольшой сверток и крепко пожал ему руку.