Вольф Бреннеке - Эрих и школьная радиостудия

Было ровно без четверти три, — часы на церкви святого Николая пробили, как положено, три раза. Перелетевшая к реке стая ворон заполнила воздух хриплым карканьем. Старый флюгер на крыше аптеки так и плясал, словно окрыленный, на теплом южном ветру; казалось, он хотел присоединиться к стае. В течение всей сырой и холодной зимы он скрипел и стонал, как астматик; разве это приятное занятие — изо дня в день, и в ветер, и в непогоду, торчать наверху, на коньке! Но теперь все огорчения были забыты. Солнце стояло высоко над улицами, небо вздымалось над крышами домов голубым куполом, пока еще не ярким, покрытым, словно крапинками, прозрачными белыми клочьями облаков. И все же оно радовало людей после холодных мартовских дней, которые на прощанье засыпали город снегом и градом. Еще повсюду топили печи, и трубы дымили, потому что, несмотря на яркое солнце, дул свежий ветер, но в палисадниках уже копали и разрыхляли землю, а кое-где даже сажали первые кустики анютиных глазок.

Чудесное солнце привлекло на улицы много народа. Женщины и девочки сразу надели легкие пальто, мужчины расстегнули куртки. У всех были радостные лица. Как меняет людей погожий весенний день! Вчера еще они пробегали по городу простуженные, с хмурыми физиономиями, ругая ветер и холод, дождь и весь мир; сегодня они прогуливаются не спеша, дружески раскланиваются, останавливаются и обмениваются короткими фразами: удержится ли такая погода, можно ли будет пойти уже в воскресенье в городской парк, какие цветы появятся нынче в ящиках на балконах. Люди вокруг повеселели и стали предприимчивы. И все это делают несколько солнечных лучей.

Кажется, я сказал, что все люди ходили с радостными лицами? К сожалению, это не совсем так. Я наверняка знаю двоих, которые выглядели глубоко озабоченными, несмотря на смеющееся солнце и такой многообещающий весенний день. То были девочка и мальчик, учившиеся в одном и том же классе школы имени Генриха Гейне в Новом городе. Хотя каждый из них и не подозревал о том, что другого тоже что-то тревожит, причина для этой тревоги была у обоих почти одна и та же.

Девочку звали Маргот Хаане; она была единственной дочерью электрика Вильхельма Хаане, владельца магазинчика и квартиры на углу Любекерштрассе и Миттагштрассе. Маргот вернулась домой из школы очень грустная и все время беспокойно бродила из комнаты в комнату. Во время обеда она тоже никак не могла усидеть на месте; мать даже рассердилась на нее за это. Но чем дальше, тем больше охватывала Маргот тревога, и, когда часы на башне пробили три, девочка не выдержала. Она тихонько прошла мимо кухни, где мать гремела посудой и кастрюлями, и вернулась в столовую. Отец лежал на кушетке и читал газету; в три часа ему надо было снова открывать магазин. Маргот нерешительно подошла к отцу.

— Папочка, — тихо сказала она, не поднимая головы, — папочка, значит, мне нельзя стать пионеркой?

Господин Хаане опустил газету и взглянул на дочь. Он недовольно наморщил лоб и откашлялся.

Но, прежде чем отец успел ответить, Маргот собралась, наконец, с духом и быстро заговорила:

— У пионеров так хорошо, папочка! У них теперь есть новый кружок — радиокружок, потому что родители собрали деньги и подарили нашей школе настоящий радиопередатчик. Там есть микрофон, и, когда перед ним говоришь, тебя слышат все, во всех классах. Сегодня днем, в три часа, пионеры должны собраться и обсудить первую передачу. В понедельник будет проба, а во вторник на передачу приглашены все родители. Мне так хочется участвовать, папочка! Ребята сказали, что я должна участвовать, потому что у меня очень звонкий голос. Я могу стать диктором и…

— Н-да, — буркнул господин Хаане и поглядел на стоявшую около него Маргот, возбужденную, с пылающими щеками. Он, видимо, и не слушал ее толком, просто покачал головой и снова взялся за газету. Но вдруг ему что-то пришло в голову.

— Ты говоришь, радиопередатчик? Ты, вероятно, имеешь в виду трансляционную точку?

— Нет, настоящий передатчик, с микрофоном и громкоговорителями во всех классах. В кружке уже тринадцать мальчиков и девочек, и если я…

На этот раз господин Хаане не дал дочери договорить.

— Выражайся точнее, когда что-нибудь рассказываешь, чтобы можно было понять, о чем идет речь, — сердито заметил он. — Ты имеешь в виду радиотрансляционную установку; она бывает на многих предприятиях. Это уж тебе надо было бы знать, как дочери электрика. Но голова у тебя, как обычно, набита одним вздором, а ведь ты должна что-то соображать и в этой области… хм.

Он откашлялся.

— Кто у вас устанавливал оборудование?

— Монтеры из радиоремонтных мастерских провели линию. Радиоузел устраивают внизу в подвале, они еще работают там. Ах, папочка, мне так хотелось бы всему этому научиться! Если я вступлю в кружок…

— Так! Радиоремонтные мастерские, ага! — заметил господин Хаане, раздражаясь все больше и больше. — Ваш директор знает, что у отца одной из его учениц магазин электропринадлежностей и что он, как профессионал, может устанавливать такое оборудование, но тем не менее передает заказ в мастерские. А с другой стороны, директор требует, чтобы мы совали своих детей в эти самые… штуки. И не подумаю! Да еще в политическую организацию! Знать больше ничего не желаю о политике. Нечего реветь; я уже сказал «нет», — так оно и будет. Радиоремонтные мастерские, — как вам это нравится!

Маргот не понимала, почему отец так рассердился; до нее дошло только то, что она никогда не сможет стать пионеркой. Слезы брызнули у нее из глаз. Но она быстро утерла их и сделала еще одну попытку.

— Папочка, в моем классе все пионеры, кроме меня. Если я тоже стану пионеркой, наш класс будет первым полностью пионерским классом в школе. Пожалуйста, позволь мне!

Девочка так увлеклась, что даже не заметила, как открылась дверь и вошла мать.

— Маргот! — строго сказала она. — Разве ты забыла, что нельзя мешать папочке, когда он читает газету? Марш на кухню — вытирать посуду! Хоть один раз послушалась бы! Вечно ты со своими глупостями. Только и знаешь, что расстраивать родителей!