Н Огнев - Исход Никпетожа

Но тут встает вопрос: учителем чего? To-есть, по какой специальности? Я долго над этим ломал голову, и в конце концов пришел к такому заключению, что лучше всего мне быть обществоведом. А для этого нужно знать литературу. Вот почему я решил итти на Лито.

У меня отец лежит совершенно больной, и доктор сказал, что у него эндокардит. Часто заходит Алешка Чикин, который живет теперь у Зин-Палны, т. к. мать у него померла. И вот у Чикина с отцом то-и-дело происходят споры о боге. Отец утверждает, что бог есть, хотя разных обрядов он и не признает.

— Ты подумай, — говорит отец. — Ну, если бы не было бога, то откуда могло взяться все, что есть на свете? Ты говоришь: клетка? Ну, а клетка откуда? Тоже не сама-собой образовалась. Вот что.

— Клетку образовала мировая материя, — отвечает Алешка, — а мировая материя есть вечное движение. Поэтому нет необходимости в существовании бога.

— Ну, это ты нахватался, — возражает отец. — Я, по крайности, вот, хоть теперь: умирать собираюсь, и знаю, куда иду, не пропаду, дескать, совсем без остатка. Останется лишек, как от материала при закройке. А ты будешь умирать, — на что ты будешь надеяться?

Алешка словно обрадовался:

— У меня много всяких надежд. Во-первых, я и умирать-то не буду.

— Ка-ак это такое? — засмеялся отец. — Вот это— отмочил. Ты что же, Кащей Бессмертный, что ли? Так ведь вы сказки отменили? Или опять пошло на сказки?

— Сказки здесь не при чем, — отвечает Алешка.— Одна сплошная наука. Сейчас изобретено омоложение. Каждому возможно удлинить жизнь на сколько он хочет. А когда я буду стариком, будет найдено средство против смерти.

— Сам не захочешь этого средства, дурашка,— перебил отец. — Так надоест, так опротивеет, что и не приведи-веди! А потом-то сообрази: если всем людям придать это средство, то народищу-то сколько образуется, — жить невозможно будет от тесноты. Резать друг дружку начнут места ради. Вот-те и средство от смерти, ха-ха-ха! Вы-думает!

— Ну, ладно, допустим, что и вправду это средство будут применять с осторожностью, — горячо сказал Алешка. — А у меня все-таки есть другая надежда, которой у вас нет и не может быть.

— Какая же это еще надежда?

— А то, что моя работа, мои мысли, идеи не умрут.

— Ну, и вера не умрет.

— Очень даже умрет, когда убедятся, что она не помогает жить.

— Как же это убедятся? — с усмешкой спросил отец. — Вера тепло создает в душе, полную отраду и спокой: дескать, люди есть твои враги, так более высшее существо о тебе заботится и тебя любит.

— Вот в том-то и сила, что на практике жизни выходит не так, — закричал Алешка так громко, что я его даже попросил потише. — Ни черта это более высшее существо не заботится и не помогает. Уж как я просил, когда был в беспризорных, чтобы бог мне послал на дороге портмонэ с деньгами, или даже хотя бы барыню в темном переулке с ридикюлем. Или вот, когда мать умирала, — я тогда еще верил или даже не верил, а надеялся, что что-то есть. Тоже просил: пусть не умирает, пусть не умирает, — всю жизнь бога любить буду. Так ведь нет — умерла. Или вот тоже прыщи. Кажется, маленькая просьба, чтобы прыщей на морде не было. И что же? Просил, просил — и плюнул. Теперь самому смешно, а тогда плакать хотелось. Высшее существо! Смех один!

— Это все не доказательство, — сказал отец. — Не обязан тебе бог прыщи лечить. Что он, фельдшер, что ли? Ступай к фельдшеру, он тебе иодом намажет. Ты давай настоящее доказательство, а не ерунду на постном масле.

— А вот, хотите, — крикнул Алешка и схватил ножницы,— распорю руку, а вы молитесь богу, чтобы он тут же вылечил?

— Стой, дуропляс, ты эдакий, — вмешался я и вывернул ножницы прочь, потому что знал Алешкину горячность. — Доказательства и другие бывают. И потом, папаньке вредно много волноваться. Слова ораторам больше не даю.

Такие споры бывают у них каждый день, когда Алешка приходит.

Сегодня попытался разобраться в тех бумагах, которые мне прислал Виктор Шахов. Тут прежде всего письмо ко мне:

«Рябцев,

Ты знаешь сам, насколько сильно было во мне стремление к приобретению знаний. Я работал над собой, я занимался упорно, не давая себе лени и расхлябанности. Поставив себе определенную задачу в жизни, я работал над ней. Я достиг очень многого, что известно всем. Мои стихи уже принимали в журналах. Доклады мои все слушали очень внимательно — тебе это известно.

Мне необходимо формулировать яснее все то, что я чувствую. Мне тяжело, а говорить не с кем. Поэтому, делая вид, что я говорю с тобой, — я говорю сам с собой.

Ты—шар, а я—треугольник. Один мой угол упирается в прошлое, другой — в настоящее, третий — в будущее. От прошлого мне не отделаться (я — князь), в настоящее мне не врасти (я — дегенерат голубой крови), а будущее — бессмысленно (я логически довожу до конца мою философскую мысль).

Собственно говоря, мне решительно все равно, что будут обо мне думать и говорить после моей смерти. Иначе я бы не решался на это. Ведь мир-то хотя и существует об’ективно, но для меня он исчезнет вместе с моим сознанием. Кто-то из философов сказал: мир — есть Я. Он пересолил. Мир не есть Я, но сознание его — есть Я.

Казня свою физическую сущность, я /уничтожаю свое сознание/. А казнить свою субстанцию (т.-е. сущность, — учись иностранным словам, дурак, а то с вами зря время теряешь) я имею право, зная свое происхождение и до боли явственно ощущая гниль в своей крови.

Вот вы все будете говорить, что я, мол, причинил боль своим близким: отцу и предполагаемому в живых брату. Да наплевать мне на все: и на тебя, и на всех, и на отца, и на брата, и на чорта, и на дьявола. Меня-то ведь не будет? Следовательно, не будет ничего.

Скорпионы, когда их окружает огонь, казнят себя своим собственным хвостом. А я — не просто скорпион, а треугольный (новый вид, сообщи в естественный кружок, — в. у. заработаешь). Меня окружил огонь моих же углов.

В конце концов мир варится в собственном соку. Т.-е. я хотел сказать, человечество. Сознание этого и есть горечь материализма. Но никакой уважающий себя человек не станет из материалиста идеалистом.

Математическая и неизбежная случайность (это противоречие выражает лишь тонкость понятия) двинула группировку атомов и молекул по пути, который называется жизнью. Этот путь в конце концов пресечется. Значит, все даром. Но жизнь есть лишь осмысливание бессмыслицы. Удовольствие и наслаждение жизнью есть ее цель, и эту цель нужно доставить всем, даже самому последнему люмпенпролетарию. На этом я базировал свои революционные убеждения.

Но настает срок, продиктованный моей волей, которая безгранична. Живи счастливо, если сможешь и сумеешь, Рябцев. Впрочем, ты круглый, масляный шар. Пройдешь, как на крокете, во все ворота.