Вячеслав Тычинин - Каникулы на колесах

Я почувствовал, как неудержимые слезы подступили у меня к глазам. Но я сдержался среди чужих людей, бережно взял в ладони то, что осталось от нашего проворного хлопотливого зверька, и унес к реке. Там я выкопал под сосной глубокую ямку и схоронил в ней Хомушку. Чтобы собаки не смогли учуять его и разрыть могилку, я накрыл ее тяжелым куском плитняка. Бедный Хомушка, он так рвался на свободу! И первый же день этой долгожданной свободы стал для него последним днем его коротенькой жизни…

Забираясь в палатку Николаевых, я твердо решил не рассказывать пока Наташке о гибели Хомушки, чтоб не волновать больную.

Но я не умею притворяться.

— Почему ты так долго ходил? А где же Хома? Кто это кричал? — сразу же засыпала меня вопросами Наташка, приподымаясь на локтях, тревожно заглядывая мне в глаза.

— Пропал. Представляешь? Перегрыз прутик и сбежал из клетки, — опустив голову, чтобы скрыть глаза, промямлил я.

— Сбежал? Это точно? Или… — не договорила Наташка, не спуская с меня взгляда, сомкнув брови на переносице.

И тут я не выдержал, отвернулся, безнадежно махнул рукой.

Врачебный консилиум — а точнее мои мама и папа — предписал Наташке постельный режим для полного выздоровления. Так она оказалась в заточении. А без Наташки мне расхотелось гулять в лесу и на речке. Да и совестно было оставлять ее одну скучать в одиночестве. Одному плохо. Читать все время не будешь, глаза заболят. А у взрослых всегда куча неотложных дел, им всегда некогда, даже на отдыхе.

— Временно зачисляем тебя в штат полевого госпиталя, — сказал папа, похлопывая меня по плечу. — Братом милосердия. Есть такая должность, причем пока вакантная. Народная мудрость гласит: друзья познаются в беде. И правда, легко развлекаться вместе. Куда труднее вместе делить неприятности. Если ты настоящий друг Наташе, а я надеюсь, что это так, постарайся занять ее до выздоровления. Тащи к ней свой радиоприемник, рассказывай что-нибудь, играй в слова, чтоб она не скучала.

Я даже обрадовался. Ай да папа, как хорошо придумал! И тут же, прихватив свой ВЭФ, забрался в палатку Николаевых.

Конечно, по части слов Наташка по-прежнему не могла тягаться со мной. Как-то мы, чтобы быстро сыграть, взяли наипростейшее слово "собака". Я даже из него ухитрился составить больше десятка слов, а Наташка, как ни билась, всего семь: сок, коса, оса, ас, бак, бок и бас. До слов: сак, сабо, скоба, боа, баск, абак она не додумалась. Очень часто мы слушали музыку. Тут у нас вкусы совпадали. Я переключался на разные диапазоны, пока не удавалось наткнуться на какую-нибудь веселую музыку. Особенно нравились нам песни Юрия Антонова и Евгения Мартынова. Но большую часть времени мы проводили в разговорах. Рассказывал я Наташке все, даже свои сны.

Наверное, нет человека, который не летал бы во сне. Мне, например, такие полеты снились множество раз. То я планирую низко над толпой, меня хотят схватить, тянутся ко мне, даже подпрыгивают, чтоб достать, но я легко взмахиваю руками, словно крыльями, и поднимаюсь выше деревьев. То будто бы я маневрирую в воздухе, чтоб не зацепить провода высоковольтной линии. А нет — просто взмываю над полем толчками, после коротких пробежек и наслаждаюсь чудесным ощущением полета. Но в дороге мне чаще всего снится, будто бы наша "Мышка" исчезла. Вроде бы я стою на том самом месте, где ее поставил дедушка, озираюсь вокруг, а машины нет как нет. Пропала, угнали! Я не верю собственным глазам, осматриваюсь еще и еще, но машины нет. И столько раз мне снился этот кошмар, что я уже и во сне успокаиваю себя: "Да нет же, это я сплю. Вот проснусь сейчас, а "Мышка" на месте".

У Наташки по-другому. У нее страшные сны связаны обычно с морем. То ее уносит течением в открытое море, одну, в какой-то шлюпке, а по берегу бегают и беспомощно машут руками ее мама и папа. То снится, что вроде бы она очутилась на скалистом островке, а на него наступают льды, огромный ледяной вал, и бежать от него, чтоб спастись, на этом островке негде. Самое удивительное, что в жизни она всего-навсего один раз плыла на пароходе. И то не в холодном Баренцевом, а в теплом Черном море, от Керчи до Новороссийска.

Спрашивается, откуда у нее такие сны? Ну я, положим, тревожусь за "Мышку", вот мне и снятся всякие страхи, что она исчезла. А Наташкины льды, остров, шлюпка, море?.. Непонятно. Скорее ей должны были бы сниться горные дороги, ущелья. Отец повозил ее немало. Не сравнить с нашими путешествиями, но тоже подходяще. Начинали Николаевы, как и все, с благодатного Крыма. Потом осмелели, съездили по Военно-Грузинской дороге в Армению. Освоили Волгу, до Казани. Зато во фруктовой Молдавии, в Прибалтике, в Закарпатье не бывали еще ни разу.

— В Карпаты поезжайте непременно, — посоветовал я Наташке. — Уговаривай родителей. Не пожалеете.

Я рассказал Наташке, как по узенькому висячему мосту дедушка пересек знаменитую реку Черемош и мы покатили в глубь Гуцулыцины; как увидели гигантский трамплин для горнолыжников в Ворохте, восторгались мохнатыми елями на скалистых обрывах, изумрудными полонинами, усеянными стожками сена, бешеными извивами пенистых горных речек.

Рассказал я Наташке и о надписях туристов на огромных валунах в одном из водопадов Прута: "Бяша из Улан-Удэ", "Кэт из Киева", "Здесь был Владик". Подумать только — несколько часов трудился какой-то болван, чтоб увековечить свое имя среди брызг Прута! Сначала извел целую банку белил, чтобы окрасить ими бок серого валуна, потом еще долго висел над бурной рекой, рискуя сорваться, старательно выводя на белом фоне огромные красные буквы, отчетливо видные даже с дороги, с противоположного берега. А спросить бы его — зачем? Кому он нужен этот Бяша? Каждый любуется яростным водопадом, дикими скалами, ниткой железной дороги, которая ухитряется виться здесь, где вроде бы и автомобилю-то не протиснуться. А эти надписи только уродуют красоту здешних мест. Но краску хоть через годик-другой смоют без следа дожди и брызги реки. Хуже, что есть уже энтузиасты, чеканят свои автографы зубилом. Чего доброго, найдется со временем любитель техники, додумается привезти отбойный молоток, действительно на века врубит в скалы свое "Бяша".

Наташка позабавила меня рассказом о Хотхоре. Название этого маленького поселка на Черноморском побережье стало в их семье чем-то вроде пароля. Скажет кто: "Хот-хор!" — и сразу все улыбаются.

— Туда мы от своей стоянки морем доплыли, на моторке, а обратно решили пройтись пешком, — оживленно рассказывала Наташка. — Пошли и заблудились в лесу. Вроде бы и блуждать-то особенно негде: слева — море, справа — автодорога, а вот ухитрились как-то потерять ориентир. Мы с мамой в брюках, в куртках, лезем напролом, нам не так колко, а папа в шортах и майке, ему каждая колючка впивается в тело. Что делать? Папа нас тянет в обход, полянками, а нам жаль терять высоту. Должны же мы где-то выбраться к автодороге, как бы она ни петляла. А если спустимся к морю, придется потом опять каждый метр отвоевывать обратно. Кончилось тем, что врезались в заросли держидерева, еле-еле выбрались из них уже где-то за полночь. Ладно еще попутная машина добросила нас к стоянке, а то бы пришлось топать всю дорогу пешком. Мама потом всего папу измазала иодом, заливала царапины. Так нам этот Хотхор и запомнился на всю жизнь. Плохое после забылось, а вот как визжали в колючках, блуждали в поисках дороги, перекорялись между собой, так и стоит перед глазами.