Любовь Воронкова - Старшая сестра

В последние дни задушевной подругой Тамары стала Шура Зыбина. Шура была добродушное существо, она дружила со всеми. Она всегда была чисто умыта, чисто одета, хорошо причёсана. Все в классе любили её за приветливый характер, за отзывчивость. Шура хорошо училась, и, если кто-нибудь из девочек просил помочь, Шура охотно помогала. Никто не видел её ни сердитой, ни печальной. Она не плакала над грустной книгой, и, если случалось что-нибудь очень смешное и в классе стоял громкий хохот, Шура только улыбалась тихонько.

Наблюдая её, Елена Петровна иногда думала:

«Кто она? Или очень добрый и спокойный человек, выросший в хорошей, доброй семье, или она просто равнодушное существо, ещё не понимающее настоящих привязанностей, не знающее огорчений?»

Тамаре, с её тревожной и сумрачной душой, сейчас была нужна именно такая подруга. А Зина… Тамара никак не могла забыть встречу с Зиной на вечерней улице: «Ты ко мне?.. А меня дома нет!»

Эта фраза оскорбляла Тамару каждый раз снова и снова, как только приходила на память. Подумайте! Тамара, как лучший друг, идёт навестить Зину, даже на каток не пошла… А она – вон как!

– А ты чего хлюпаешь-то? – утешала Тамару мать. – Нашла о ком тужить – о Зине Стрешневой, вальцовщиковой дочке! Ну уж дорогое знакомство, нечего сказать!

Антонина Андроновна присела к столу рядом с Тамарой:

– А я тебе скажу вот что: ты уже большая, и я могу тебе это сказать.

У Тамары глаза заблестели от любопытства.

– Всё это пустяки. Самое главное – помни одно, что ты дочь главного инженера!

– А в пионерском отряде… – начала было Тамара.

Но мать прервала её:

– Пионерский отряд – дело одно, а жизнь – дело другое. Не будь похожа на своего отца. Посмотри на него – кто его друзья? Вальцовщики, крановщики, прокатчики… И всё потому, видишь ли, что он сам когда-то слесарем был и что, видишь ли, они в своё время помогли ему высшее образование получить, как-то там поддерживали его… Видите ли, он не хочет от массы отрываться. Да мало ли что было когда-то? Надо всё это забыть теперь. Ведь он же главный инженер – и вот весь свой предстиж с этими рабочими теряет. И ни к какой культуре у него стремления нет!

– Престиж, а не предстиж, – машинально поправила Тамара.

Она опустила ресницы, взгляд её заволокло дымкой. Тотчас возникли огромный цех завода, чёрные от гари фермы, уносящие куда-то вверх невидимый потолок, бешеный вой пламени и горячие отблески мартеновских печей… А по цеху мимо воющих печей идёт её отец, уверенный, строгий, прямой, и рядом с ним сталевары в прокопчённых спецовках, с очками на кепках, измазанные сажей, весёлые, дружелюбные люди… Тамара снова услышала их почтительные голоса, слова, полные уважения, обращённые к её отцу…

– Кто бывает у нас? – продолжала мать. – Инженер Машин с Марьей Борисовной, но он же подчинённый отца, и я знаю, почему он бывает: просто хочет подслужиться… Ну и ещё кое-кто. А директор завода когда-нибудь у нас был? А жена его, Екатерина Егоровна, когда-нибудь у нас была? Нет. И не пойдут они никогда. А почему? Потому что я их приглашу, а отец сейчас же какого-нибудь вальцовщика позовёт. А разве директор захочет за одним столом с вальцовщиком сидеть?

– Екатерина Егоровна у Зины Стрешневой на дне рождения была… – задумчиво сказала Тамара.

Антонина Андроновна откинулась на спинку дивана:

– Что? У Стрешневых?

– Да. – Тамара кивнула головой, всё так же задумчиво глядя куда-то в угол комнаты. – И теперь приходит… И Шура к ним приходит тоже.

– Шура? Директорова дочка? А! Ну, видишь вот! Зина твоя знает, с кем дружить. А через дочку и родители заводят знакомство. А ты вот не умеешь. Почему к тебе Шура не приходит? Ты приведи её. Придёт Шура – придёт и Екатерина Егоровна!

Тамара поглядела матери в глаза и отрицательно покачала головой.

– Нет, – сказала она, – Екатерина Егоровна не придёт.

– Почему?

– Не знаю почему… – Тамара встряхнула кудрями, словно отгоняя какие-то трудные мысли. – А вот знаю, что не придёт – и всё.

Антонина Андроновна рассердилась:

– А вот об этом не тебе судить! Вот и видно, что не понимаешь ничего. Другая бы уже давно пригласила к себе Шурочку, подружилась бы…

– Пожалуйста! – Тамара пожала плечами. – Шура завтра же будет здесь.

– А, хитрюга! – Антонина Андроновна погрозила ей пальцем. – Ты, я вижу, кое-что соображаешь! Есть надежда, что ты будешь во всём похожа на меня – и правильно! Научишься жить на свете как следует. От жизни надо всё самому брать, а милостей не дожидаться, так и Мичурин говорил…

– Мичурин не так говорил, – прервала Тамара. – Мичурин говорил, что нам нельзя ждать милостей от природы…

– Ах, это неважно! – отмахнулась Антонина Андроновна и с горячностью продолжала: – Вот кто такая я была? Простой диспетчер. Жила бедно, в какой-то комнатушке. А теперь? Отдельная квартира, ковры, машина, домашняя работница… И всего этого я добилась. Ну? Есть чему поучиться или нет?

Тамара глядела на неё странным взглядом и не отвечала.

– Мама, а ты счастлива? – спросила вдруг Тамара.

Антонина Андроновна растерянно уставилась на Тамару:

– Что?.. Что?..

– Ну, вот ты скажи, – настаивала Тамара, – вот ты всего добилась: квартиры, ковров, машины… А ты счастлива?

– Вот ещё! Да все мои знакомые от зависти…

– Ну, знакомые – ладно. Пускай. А ты счастлива? Только, чур, правду!

Лицо Антонины Андроновны как-то обмякло, затуманилось. Она обвела глазами комнату, словно ища поддержки у всех этих ковров и хрустальных ваз…

– Чудная ты! – Антонина Андроновна недоумевающе улыбнулась. – А чего же ещё-то надо?

– А о чём же ты плачешь? Думаешь, я не знаю? Плачешь потихоньку. Вот и сегодня плакала. Глаза красные…

Антонина Андроновна опустила ресницы, брови у неё задрожали, и на лбу появились мягкие морщинки. Но она тут же справилась с собой:

– Нервы у меня. Вот иногда и поплачу. – Она не то усмехнулась, не то всхлипнула. – Посидишь вот так-то с утра до ночи одна… да с ночи до утра… ну и заскучаешь. А вам-то с отцом разве до этого дело есть?

Она сердито выхватила из кармана платок и вытерла глаза. Тамара глядела на неё странным, что-то угадывающим взглядом и не отвечала.

– Ну, я не очень-то и нуждаюсь в вашем с отцом внимании. У вас свои дела, у меня свои.

Она отвернулась, рассеянно посмотрела в окно и, помолчав, добавила:

– Только ты смотри не болтай повсюду насчёт… ну, диспетчера-то. Незачем это… И вообще – что это за разговор с матерью завела?

Тамара, ничего не ответив, встала и молча ушла в свою комнату. Она уселась за письменный стол, разложила учебники, ко долго сидела, запустив руки в растрепавшиеся густые кудри, глядела мимо задачника и думала.

«…Одна с утра до ночи… И с ночи до утра, а вам с отцом разве до этого дело есть?» Очень горько прозвучали эти слова матери. «Но почему же она одна?.. Потому, что ничего не делает, как сказала Зина?»