Владимир Грусланов - Дорогие реликвии

Уже ближе к фронту, на вокзале в Орле, разговорился Симачев с забинтованными марлей солдатами — раненными в недавних боях под Царицыном.

Они ехали с фронта на поправку.

— Все бы ничего, — говорил не молодой уже дядька в затрепанных гимнастерке и шароварах. — Жмет, проклятый, конницей. Покоя не дает. Вся кавалерия, почитай, у белых!

Защитного цвета фуражка с таким же козырьком едва держалась на перевязанной бинтами голове солдата. Над козырьком, на выцветшем околыше, выделялся след от старой, царского времени, кокарды.

Задумался Симачев. Вспомнил учебный плац под Петроградом, свою короткую службу в гусарах, захотелось ему сесть на коня и с саблей в руке, перегнувшись через луку седла, рубить на скаку вражьи головы.

Поговорил он с командиром полка. Тот поначалу и слушать не хотел.

— Я с ротным надумал тебя в полковую разведку определить, а ты — наутек, в сторону.

С трудом согласился отпустить Симачева из полка.

Симачев пересел на коня. Он попал к Буденному.

— Гусар, говоришь? — поглядел с недоверием на Симачева командир Первого крестьянского социалистического кавалерийского полка Буденный. — Из каких будешь? По батьке? — спросил он.

— Слесарь-паровозник!

Тревожные морщинки у переносицы Буденного разошлись. Он усмехнулся. Его глаза заиграли веселыми огнями.

— Ока Иваныч! — окликнул он командира с черными усиками на скуластом лице. — Как думаешь? Паровозники-гусары нужны нам?

— Дело покажет, Семен Михалыч! И паровозники понадобятся в бою, и гусары сгодятся, ежели рубаки настоящие! — ответил солидно Ока Иванович.

Это был Городовиков, верный друг и сподвижник Буденного, казак, уроженец Сальских степей.

— Берем тебя с испытательным сроком до первого дела, — сказал Буденный.

Месяца через три после того как Симачев попал к Буденному, полк вырос в кавалерийскую бригаду.

Однажды эскадрон красных кавалеристов скакал по степи с заданием разведать силы белых. Где-то в хвосте на лихом дончаке поспешал за товарищами Симачев. Вдруг передние всадники сбавили, ход, потом затоптались на месте, покричали, пошумели и неожиданно для Симачева вихрем развернулись в линию.

Симачев (товарищи по эскадрону называли его уже по-своему — Симаченко) не хотел отставать, шпорил конька, тот скакал все быстрей и быстрей. Не успел седок оглянуться, как оказался впереди всех.

Глядит, а напротив, в двухстах шагах — несутся навстречу белые. А перед ними, тоже далеко впереди, на коне, казачина. Из-под заломленной набок шапки с белой лентой наискосок смоляной чуб кольцом завился. Черная с проседью бородища — ниже пояса.

Сажен двадцать до того казака.

Растерялся Симаченко. Не разобрался попервоначалу, что с ним. Слышит, позади товарищи скачут, подбадривают:

— Руби его, гада!

Понял Симаченко, куда он вылетел на своем скакуне. На смертный поединок.

Похолодел весь.

Взглянул на казака: гладкий, в плечах широкий, рожа, как у медведя, вся шерстью заросла.

"Ну, — подумал Симаченко, — куда мне против такого вельзевула! Погибну".

Подумал и разозлился.

— Погибать так с музыкой! — закричал и, приподнявшись в стременах еще выше, припав на луку, выхватил из ножен шашку.

А в ушах звенели голоса товарищей:

— Давай, давай его, Симак!

Казак, размахивая клинком, молча, без единого слова, мчался на бывшего гусара.

Вот они встретились.

Симаченко, собрав всю силу, ударил казака слева направо и пошатнулся в седле от нестерпимой боли в правой руке.

Старый казак ловко подставил свой клинок плашмя под удар противника. Вся сила удара отозвалась на Симаченко. Его рука повисла плетью. Он не мог поднять ее.

Шашка висела на кожаном темляке.

— Конец! — сорвалось с губ Симаченко.

Дончак под ним отпрыгнул в сторону. Казак перегнулся в седле, но не дотянулся до буденновца, развернул коня и…

Но в этот миг рука у Симаченко стала легкой-легкой. Она сама собой рванулась кверху. Взмах — и казак свалился с коня. Его ноги запутались в стременах. Конь остановился.

— Симак! Симак! — кричали товарищи, врубаясь в линию белых. Что было дальше — Симаченко не помнил. Рубились.

Белые не выдержали, повернули коней и, оставив на поле зарубленных, помчались к тянувшемуся неподалеку леску.

Отогнав их до балки у самой опушки леса, буденновцы вернулись к месту побоища. Подобрали раненых и, прихватив в поводья осиротевших коней, повернули к своим.

На заводном коне [1] Заводной конь — запасный конь, который в походе идет в заводе, в запасе. лежало перекинутое через седло тело убитого командира эскадрона. Кони шли медленно. Люди молчали.

В тот же день бойцы избрали Симаченко командиром эскадрона.

— Знатно рубится гусар! — сказали они.

Должность командира эскадрона закрепилась за ним.

Так со своим эскадроном от Царицына к Воронежу, от Воронежа к Ростову, а там на Дону и Кубани сражался Симаченко с белыми, пока не опрокинули их в Черное море.

У города Майкоп стали буденновцы на отдых.

В жарких сечах с белыми кавалерийская бригада Буденного выросла в дивизию, потом в корпус и, наконец, поздней осенью девятнадцатого года — в Первую Конную армию.

1920 год…

Первая Конная армия Буденного была уже далеко от берега Черного моря. Эскадрон Особой кавалерийской бригады располагался на хуторе подле украинского города Умани.

Командир эскадрона Симаченко сидел на завалинке маленького домика. В руках он держал газету.

"Красный кавалерист", — значилось на первом листе.

Перед командиром, кто лежа, со стебельком сладкой травинки в зубах, кто сидя, протирая пазы кинжала, расположились бойцы.

Симаченко читал вслух обращение к конникам комиссара 11-й кавалерийской дивизии.

Май на Украине знойный, с пахучими травами, с ароматами яблоневых садов, мало чем отличался от апреля под Майкопом на Кавказе, за тысячу километров отсюда, где полтора месяца назад стояли на отдыхе полки Первой Конной.

Правда, травы здесь погуще, сады подушистей, но все же и май — не апрель.

Симаченко читал:

— "Товарищ красный кавалерист! Напоен ли твой верный друг, ретивый конь, отточена ли шашка, которая притупилась о головы деникинщины, прочищена ли винтовка?

— Да, все готово к последнему бою.

— Товарищ командир! Готовы ли твои полки к атаке, такой как атаки на деникинскую рать? Свята ли твоя команда для бойцов и честно ли она выполняется?

— Да, все готово к последнему бою.

— Товарищ военком! Сделал ли ты свое дело? Знают ли твои бойцы великие задания, возложенные на них пролетариатом Советской России и Украины, с кем и за что они будут ходить в лихие атаки, не щадя своих жизней: есть ли вера в себя? Пробуждено ли политическое сознание и святы ли им те идеи, за которые они будут сражаться с польской сворой?