Владимир Грусланов - Дорогие реликвии

Сообщение о книгах меня весьма заинтересовало, и я стал просить Бориса Дмитриевича уступить их мне. Он охотно согласился и даже пообещал отыскать и те книги, которые были розданы. Мы договорились: по моему возвращению из Владивостока Борис Дмитриевич встретит меня на вокзале и вручит обещанное.

От Владивостока до Читы поезд шел с большим опозданием, часами простаивал на промежуточных станциях, пока снегоочистители расчищали путь.

С трепетным волнением я подъезжал к станции Чита. Поздно ночью поезд подошел к платформе. Разбушевалась метель. Надеяться, что в такую погоду Борис Дмитриевич придет на вокзал, было трудно. Но ведь он обещал, что обязательно встретит меня…

Я вышел из вагона на перрон, внимательно осматриваясь. К поезду спешили люди. Издали я увидел Бориса Дмитриевича. Он быстро шел к моему вагону с фонарем и свертком в руках. Я был несказанно рад. Мы вошли в вагон. Полчаса стоянки пролетели мигом. Он вручил мне плотно увязанный пакет с книгами и небольшой сверток: "В пути все рассмотрите. Все это осталось от ссыльных декабристов… Буду еще искать и обязательно пришлю вам все. А вот это вам на дорогу: наши свеженькие сибирские пирожки. Дочь испекла. Она тоже пообещала отыскать розданные книги".

Расстались мы словно старые друзья, обменявшись адресами.

Как только поезд тронулся, я немедля развернул пакет с книгами. С необычайным интересом перелистывал я страницу за страницей. Я держал в руках реликвии "государственных преступников", сосланных в Сибирь. Ни экслибрисов, ни автографов на них не было. Это были маленького размера книги, изящные по оформлению, в переплетах коричневой кожи с золотым тиснением, в хорошей сохранности. В их числе "Маленькая театральная библиотека", изданная в Париже в 1784, 1786, 1787 годах, и "Приключения Робинзона Крузо" в двух томах издания 1827 года. Это типичные карманные книжечки того времени. Развернув маленький сверток, я увидел отличной работы деревянную статуэтку, изображавшую мадонну. Не исключено, что и она попала в Сибирь вместе с декабристами.

Многие годы стояли у меня на полке книги, привезенные из города Читы. Затем я передал их в дар музею в городе Каменка Черкасской области на Украине, где создается специальный отдел, посвященный декабристам.

ыло это в 1945 году.

На пятый день после падения Берлина с группой солдат и офицеров я спустился в подземное помещение-бункер, где отсиживались в часы бомбежек фашистские главари.

Отсеки его были завалены ящиками, окованными железными полосами. Некоторые были взломаны. В них лежали новенькие генеральские мундиры, никому теперь не нужные. У стен в полумраке стояли рамы от картин. Полотен мы не нашли. С нескольких рам я осторожно снял наклейки: картины были из наших музеев… За ящиками мы увидели множество книг, в связках и россыпью, альбомов, рукописей, журналов и газет на всех языках Запада и Востока. Валялись здесь древние рукописи на арабском и персидском, греческом и латинском — с чудесными миниатюрами тончайшей работы.

На многих книгах я заметил печати полковых библиотек частей старой русской армии и книжные знаки владельцев помещичьих усадеб.

Осторожно поднял я один томик в переплете из коричневой кожи, с золотым тиснением и надписью: "Р. М. Gagarin".

Это был "Военный устав прусского короля Фридриха" на французском языке, изданный в Лейпциге в 1759 году, второй том. На титульном листе у обреза книги стоял штемпель:

БИБЛИОТЕКА

СЕЛА БОЛЬШАЯ АЛЕШНЯ.

Сидя в душном бункере, я вспомнил, что у меня в ленинградской квартире должны быть книги с подобным штемпелем — села Большая Алешня… Но только на моих книгах печати были не Гагарина, а князей Волконских. Тех самых, что дали истории декабриста Сергея Волконского. Попали книги ко мне так…

В первые года после гражданской войны в Петрограде в лавках книги продавались на вес. По рублю и дороже за пуд. Взвешивали их на больших амбарных весах. В то время многочисленные особняки в городе и пригородах занимали под разные государственные нужды. Ценные произведения искусства и старины передавали музеям, уникальные издания — в государственные книгохранилища. Однако немало книг и альбомов попадало в руки книготорговцев. Ими особенно ценились книги и журналы больших размеров, потому что листы их использовались в продуктовых и хозяйственных лавках.

В дни получки я непременно посещал книжные лавки. Так вот и собрал обширную библиотеку редких книг — печатных и даже рукописных — шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого веков. Многие — в роскошных переплетах, с книжными знаками бывших именитых владельцев. Только книг о полководце Суворове насчитывалось у меня около шестисот. Были и прижизненные издания на разных языках.

Однажды в книжной лавке на Васильевском острове я отобрал для себя полное собрание сочинений Сергея Соловьева, томов тридцать, богато оформленное, с экслибрисами владельца на каждой книге. Положил на весы. До пуда далеко. Добавил другую историческую литературу: шесть томов "Деяний Екатерины Второй", "Воинский устав Петра Первого". Сверху положил еще пять книжек — "История русского народа" Николая Полевого. Книги все небольшие, легкие.

Подошел приказчик и подбросил на весы несколько томиков, среди них "Сочинения в стихах и прозе генерал-майора Дениса Васильевича Давыдова", того самого Дениса Давыдова, героя войны 1812 года.

Пуд набрался…

— Постоянному покупателю — с походом! — сказал весело приказчик и бросил еще пару томов. На этих-то томиках, придя домой, я и нашел экслибрис, изображающий герб князей Волконских с девизом на латыни: "Честь мою никому не отдам", и надписью по-русски — "С. Б. Алешня", то есть село Большая Алешня.

На титульном листе был штемпель из трех букв, "К. П. В.", увенчанных княжеской короной. Позднее я узнал, что три буквы значили: "Князь Петр Волконский".

И вот теперь, много лет спустя, в бункере, в мире, далеком от тихих библиотек, в мире страшной, только что закончившейся войны, встречаю я снова знакомые русские слова — "Село Большая Алешня".

Взял я книгу и стал выбираться из душного подземелья. Перелезая через ящики из-под снарядов, я заметил, что и под ними тоже книги. Здесь я обнаружил и первый том "Военного устава прусского короля Фридриха". Он был заключен в такой же переплет, с тем же золотым тиснением: "Р. М. Gagarin".