Борис Раевский - Государственный Тимка

А может, это из-за Нины? Она сидит рядом и, чуть оттопырив нижнюю пухлую губку, смотрит на мерцающий экран. И лицо ее в полутьме такое раскрытое, душевное, — именно такая она особенно нравится Мише.

И снова раззява-киномеханик вдруг перескакивает на другую ленту.

Отец мечется по комнате. Он в пижаме. Седая шевелюра прыгает в такт резким взмахам рук. Отец всегда так: жестикулирует, как немой.

— Но почему? — сердится он. — Почему ты не хочешь в аспирантуру? Не беспокойся: не будет никаких поблажек. Я уж позабочусь, чтобы на время экзаменов все забыли, что ты — сын заслуженного врача.

Миша молчит.

— Это же просто глупо! — суетится отец. — Ты же способный хирург. Без дураков — способный. Почему обязательно — в деревню? Газет начитался?..

…И опять — бьется, воет на крыльце молодая вдова. Рвет на себе кофту, царапает ногтями шею: «Костенька! Светик мой родименький!..»

…Михаил Николаевич ворочается в кровати. Пружины под ним устало скрипят.

На следующее утро он решает:

«Все. Хватит. За дело! И не скулить».

Обливается холодной водой, быстро уничтожает яичницу из четырех яиц (дома он никогда не слыхал о такой, но Таисия Никифоровна — она живет тоже при больнице и готовит ему — меньше чем на четыре яйца не признает).

Наскоро поев, главврач, как заведено, совершает обход больницы. Ловит на себе тревожные и ободряющие, недоверчивые и выжидательные, беспокойные и испытующие взгляды больных. Они, конечно, уже знают об операции. Главврач хмурится. И впрямь, больные тревожатся? Или это ему кажется? Нервочки…

Может быть, именно поэтому он сегодня особенно строг, пожалуй, даже придирчив.

Сестру Верочку — от нее, как всегда, пахнет и йодом, и эфиром, и духами сразу — холодно отчитывает за беспорядок в шкафу с инструментами.

Санитарке выговаривает: на подоконнике в третьей палате — пыль.

И даже своей «хозяйке», Таисии Никифоровне, жестом показывает: занавески на окне в амбулатории в сальных пятнах.

Все выслушивают его замечания молча. Только Верочка вспыхивает:

— Я собиралась убрать! Но вы же сами велели стерилизовать материал!

— Успевайте! Все успевайте, — обрывает Михаил Николаевич.

Идет осмотр больных. Их немного, всего шестеро. Михаил Николаевич присаживается у каждой кровати, осматривает подробно, проверяет, все ли назначения выполняются, неторопливо расспрашивает о самочувствии.

И у каждого непременно осведомится:

— Ну, а наушники? В порядке?

Наушники сделали лишь несколько дней назад.

Особенно рада этому Таисия Никифоровна. Сколько лет твердила: один репродуктор на целую палату — очень неудобно. Кто-то из больных хочет подремать, другой — читать, а третьему, как назло, приспичит слушать радио. Вечные стычки из-за этого.

Говорили-говорили — все без толку. А Михаил Николаевич всего без году неделя в больнице, и вот уже на каждой тумбочке — наушники.

«Персональные наушники, — шутит сторож. — Как в столице!»

Так, неторопливо, обходит главврач четверых больных.

Потом вдруг его хлестнула мысль: «Пожалуй, я сегодня внимательней, чем всегда. А вдруг больные подметят… Подумают, что я после той операции… Вроде бы оправдаться хочу…»

Сразу пересыхает во рту. Он быстро заканчивает обход.

Весь день у него проходит в хлопотах. Главврач маленькой больницы — это и руководитель, и врач, и администратор, и хозяйственник, и снабженец — все сразу.

Он обдумывает с терапевтом и фельдшером, сколько и каких медикаментов выписать, советуется с сестрой-хозяйкой о белье, идет на кухню и сам пробует овсянку, приготовленную больным на обед.

А главное — дрова. Часа два висит он на телефоне, обзванивая районное начальство. Зима уже на носу. А запас дров в больнице — на неделю.

Дела катятся на него лавиной. Тут и важные заботы, действительно требующие его вмешательства, и мелочи, которые вполне могли бы утрясти без него; тут и срочные нужды, и всякая необязательная чепуха. Но в больнице уж так заведено: все делается только с ведома главврача.

Пока Михаил Николаевич занят — все хорошо. Но вот день кончился — и он один в своей маленькой комнате при больнице.

Опять стоит он возле окна.

По двору лениво бродят две курицы. У них приметные красные круги на хвостах. Это фельдшер чернилами пометил своих кур. Чтобы не спутать с чужими.

Михаил Николаевич глядит на этих кур, а мысли сами невольно возвращаются к операции. К той, о которой он не может не думать.

Сегодня приезжал главный хирург района. Дотошно знакомился со всеми обстоятельствами. Изучил историю болезни умершего тракториста, заключение патологоанатома, беседовал с терапевтом и сестрой.

Вывод: хирург сделал все, что мог. Смерть наступила как следствие запущенного гнойного перитонита.

— ЛКК [20] ЛКК — лечебно-контрольная комиссия. не будет, — сказал на прощанье главный хирург.

И все-таки покоя нет.

И главное — как-то сразу опустились руки.

А ведь, когда ехал на село, думал: вот где простор. Наладить образцовый порядок в больнице. Продолжить свою научную работу. Нести культуру. Он так и сказал Нине перед отъездом — нести культуру. Даже магнитофон с записями привез: хотел устроить что-то вроде лектория. Да, музыкальный лекторий. Знакомить сельских жителей с Чайковским и Прокофьевым, Шаляпиным и Шостаковичем.

А вот теперь — неохота.

И еще эти фельдшерские куры с аккуратными красными кругами на хвостах как опознавательные знаки на самолетах!

Фельдшер Тарас Тихонович — пожилой, опытный, двадцать два года работает в этом поселке, знает всех, и его все знают.

У фельдшера — хозяйство: корова, поросенок, куры. Свой дом. Обосновался здесь Тарас Тихонович прочно и навеки.

Михаила Николаевича встретил ласково. Знает Тарас Тихонович: с главным ссориться — не резон. Вот с прежним главврачом душа в душу жили. Хороший был человек, только выпивал уж слишком шибко.

Тарас Тихонович тоже участвовал в той, роковой операции, давал наркоз. Потом по всему поселку говорил: новый-то хирург толковый. И рука твердая. Умная рука.

И главному хирургу тоже подтвердил: операция проведена по всем правилам. Гнойный перитонит… Тут уж сам господь бог не помог бы.

Но Михаилу Николаевичу почему-то неприятен старый фельдшер. Даже трудно сказать почему. Не из-за кур же?!

А может, виновата педантичность Тараса Тихоновича?

Фельдшер аккуратен, как старая дева. Все делает с железной методичностью. Каждое свое действие разбивает на ряд подопераций. И проводит их с неукоснительной последовательностью. Вот он садится за стол, берет перо, обязательно посмотрит на свет, снимет несуществующую соринку, макнет в чернильницу, непременно кашлянет: «Кхм» — передвинет листок чуть наискось…