Юрий Каменский - Начдив четырнадцать

— Братва! смотри на этого честного. Говорят, он конокрадом был. Видали мы таких, — не унимался толстогубый.

— Правильно Лёшка говорит!

— Тоже нам командир нашёлся!

Пархоменко заметил, что большинство молчало, переминалось с ноги на ногу, не знало, как быть. Значит, слова его не пропали даром. И бас командира зазвучал чётко и уверенно:

— Я вижу, среди вас много матросов. А они всегда были и есть самые первые помощники революции. Как же вы с анархией спутались? Почти бандитами стали. Не уважаете своё матросское звание.

Вдруг высокий рыжий матрос сорвал со своей головы бескозырку и кинул об пол.

— Правильно он говорит, братва: мы, матросы, есть первые борцы со всякой контрой! Баста! Перехожу к Пархоменко, потому с таким командиром хоть в огонь, хоть в воду. Один супротив нас не сдрейфил.

Рыжий поднял свою бескозырку, надел её и зашагал к Пархоменко.

— Товарищ командир, я с вами. Сбили нас анархисты с толку.

— И то верно! — подхватил другой матрос. — Подсели они по пути в наш бронепоезд и начали одурачивать: мы, мол, не признаём власти — ни белую, ни красную. Жизнь у нас вольная. Присоединяйтесь к нам. Уж вы извините, что так получилось.

И он решительно пошёл за рыжим.

Многие из матросов сомневались и раньше: правильно ли они сделали, связавшись с анархистами. А увидев, что их товарищи переходят к Пархоменко, перестали сомневаться и двинулись к нему.

— На что свободу меняете! — заорал толстогубый. Но его не слушали. Скоро из тридцати человек около него осталось шестеро.

Наступила тишина. Слышно было, как стучат колёса вагонов идущего бронепоезда.

— Я вас в последний раз спрашиваю, — заговорил Пархоменко, — будете воевать за Советскую власть?

— Мы Советам не подчиняемся, — сказал кто-то.

— Разоружить и выкинуть из поезда! — приказал Пархоменко. К анархистам двинулись матросы.

— Бросай оружие!

Анархисты попятились к выходу на площадку вагона. Потом бросились бежать. И, не дожидаясь, пока их выбросят, стали на ходу выпрыгивать из поезда.

А он стремительно летел к Новочеркасску.

В 1919 году Харьковским военным округом командовал Ворошилов. Пархоменко был начальником Харьковского гарнизона.

В один из майских дней Ворошилов, хмурясь, быстро ходил по кабинету.

Пархоменко стоял у окна, напряжённо смотрел на висевшую на стене карту военных действий и барабанил пальцами о подоконник.

Недавно стало известно, что Екатеринослав захватили банды атамана Григорьева и хозяйничают там во главе с Максютой.

— И видишь ли, Александр Яковлевич, — продолжал разговор Ворошилов, — бандиты, их там около шести тысяч, грабят жителей и убивают коммунистов.

Пархоменко стукнул кулаком по подоконнику:

— Надо выбросить из Екатеринослава эту нечисть!

— Сил у нас мало, — сказал Ворошилов. — Могу дать только шестьсот бойцов.

— Согласен, — ответил Пархоменко.

Тихой ночью у моста через реку Днепр стояли люди. Они охраняли мост и въезд в город Екатеринослав. Он начинался за рекой: в темноте светились редкие тусклые огоньки.

Люди смотрели в степь, она была перед ними. Оттуда до них доносилось тарахтенье. Оно становилось всё слышнее и слышнее.

— На телеге кто-то катит, — сказал один из охраны.

Потом показал рукой на светлую полосу.

— Рассвет скоро.

Полоса появилась на самом краю неба, в той стороне, откуда ехала телега.

Наконец показалась лошадь.

— Стой! — закричали у моста. — Стой, стрелять будем!

— А мы стоим, — ответили с телеги. Там сидело трое крестьян.

Охрана окружила телегу.

— Откуда едете? Что везёте?

— Да вот муку на базар.

— А ну посмотрим, что у вас за мука.

— Ни с места! Руки вверх! — раздалась из темноты команда.

Охранники быстро обернулись. К ним бросилось несколько человек с винтовками. Через несколько минут с охраной было покончено, и у моста появилась новая.

Лошадь с телегой повернула обратно и вместе с крестьянами понеслась туда, где всё больше и больше светлело небо… Домчались до оврага. Там расположился красноармейский отряд. Бойцы стояли, опираясь на винтовки, сидели на покрытых травой склонах.

Один из крестьян подбежал к широкоплечему высокому человеку и, отдавая честь, быстро проговорил:

— Товарищ командир отряда, ваш приказ выполнен.

— Молодцы! — похвалил Пархоменко.

— Товарищи! — сказал командующий отрядом и поднял руку.

Все затихли и смотрели на него.

— Товарищи! Сейчас мы выступаем на Екатеринослав. Мост в наших руках. Вы знаете, нас мало. Но мы с вами отряд революционных борцов за Советскую власть, и в этом наша сила. И хоть врагов больше, они слабее. Им нечего защищать, кроме своей бандитской шкуры. Мы идём освобождать рабочих — братьев по классу и всех честных людей.

Говоря, Пархоменко время от времени подымал и опускал свой тяжёлый кулак.

— Вперёд на врага, товарищи!

Отряд двинулся к Екатеринославу, перешёл мост и остановился на окраине города.

Красноармейцы развернули орудия для обстрела. Наготове были и два броневика.

Пархоменко взял шестерых красноармейцев в разведку.

Вышли на главную улицу. Она тянулась вдоль Днепра. Первые солнечные пятна легли на стены домов с плотно закрытыми ставнями и дверьми.

На улице не было ни одного человека: жители боялись бандитов.

Разведчики шли по теневой стороне гусиным строем: один за другим. Было тихо. Вдруг впереди зафырчал мотор, и откуда-то сбоку выскочил открытый автомобиль. В кузове сидело несколько человек в военной форме. Рядом с шофёром один с пулемётом. А позади — четверо. Автомобиль затормозил и остановился. Разведчиков увидели. К Пархоменко подбежал красноармеец.

— Товарищ командир! Вон справа Максюта сидит. Я его видел. Он нашу деревню грабил.

— На ловца и зверь бежит, — сказал Пархоменко. — Пойду с ним побеседую. Ждите моего сигнала. На первый же выстрел бегите к автомобилю. Сами не стреляйте. И пока войдите в подворотню. Следите за мной.

Покусывая свой длинный тёмный ус, Пархоменко вышел на середину мостовой и зашагал к автомобилю. Он шёл медленно, немного вразвалку. Его кожаная куртка ярко блестела на солнце.

Сидящие в автомобиле направили дула своих револьверов и пулемёт на идущего. Приближаясь, Пархоменко разглядывал Максюту, его длинные, почти до плеч, волосы и маленькие чёрные глазки на бледном лице. И постепенно ярость всё больше и больше охватывала Пархоменко. Когда он подошёл совсем близко, Максюта спросил: