Василий Никифоров-Волгин - В гостях у дедушки и бабушки. Сборник рассказов

Утром я заговорил с братом:

— Знаешь что, Антоша, нам с тобою не уехать отсюда до того времени, когда начнутся в гимназии занятия, и наши каникулы пропадут. Раньше этого у дедушки оказии не будет.

— Ты почему знаешь, что оказии не будет? — спросил Антоша.

— Мне кузнец Мосий говорил, что в эту пору оказия бывает только тогда, когда повезут в Таганрог мёд продавать. А это раньше августа не будет… Мосий даже побожился.

— Что же нам делать? — уныло проговорил Антоша. — Тут умрёшь со скуки.

— Что делать? Давай уйдём.

— Куда? В Таганрог? Туда мы дороги не найдём.

— Зачем в Таганрог? Давай уйдём в Крепкую.

— Там что?

— В Крепкой я побываю у самой графини и попрошу её, чтобы нас отправили домой… Не станет же она насильно задерживать нас у себя! Мы — не мужики, а гимназисты. И притом же, я постараюсь быть красноречивым.

Мысль удрать тайком от дедушки и бабушки была сама по себе нелепа и глупа, но мне казалась очень заманчивой, тем более что старики явно тяготились нами, — и я стал уламывать брата. Антоша робел и всячески отнекивался. Он страшно боялся ответственности и говорил, что дедушка напишет об этом побеге отцу, а отец непременно задаст нам обоим солидное внушение. Я чувствовал, что Антоша был прав, и уже заранее предвкушал наказание, но в Княжей жизнь становилась уже невмоготу. Легко было одуреть от идиотизма. К тому же представлялся редкий случай поступить так отважно, как поступали герои Майн Рида, которым я тогда зачитывался. В конце концов мне удалось-таки убедить и уломать Антошу — и мы незадолго до обеда вышли из усадьбы в степь будто бы для прогулки, а там — пошли и пошли… Дорога была прямая, и заблудиться было нельзя.

В первое время нам было весело и приятно, и мы даже воображали себя до некоторой степени отважными путешественниками, идущими по бесконечной прерии. По крайней мере, я старался убедить в этом Антошу, который шёл по мягкой, пыльной дороге молча. Мне было лестно, что я нашёл себе такого внимательного слушателя, и я развивал свои мечтательные идеи всё шире и красноречивее и наконец дошёл до описания диких лошадей-мустангов, ехать на которых было бы несравненно приятнее, чем идти пешком. Но Антоша перебил меня на самом интересном месте.

— Я пойду назад, в Княжую, — проговорил он и остановился.

— Струсил, — упрекнул я его.

— Нет. Я есть хочу, — коротко ответил он. Тут только я понял, какими опрометчивыми и несообразительными оказались «отважные путешественники», ударившись в бега на голодный желудок, перед самым обедом. У меня у самого защемило под ложечкой… Как же теперь быть? Вид у Антоши был действительно тощий, постный и плачевный. Мы отошли всего только версты полторы, не более, а впереди было ещё полных восемь с половиною.

— Пойдём вперёд. Нас в Крепкой накормят.

— Кто?

— Графиня, — храбро ответил я. — Я употреблю всё своё красноречие.

Антоша сомнительно покачал головою.

— А помнишь, что говорил Смиотанко? — проговорил он. — Ты графине не компания, и она тебя не примет.

Он решительно повернул назад. Я произнёс какое-то проклятие в духе героев Майн Рида и, в свою очередь, зашагал за ним. Вернулись мы как раз к самому обеду, когда бабушка уже собиралась посылать Гапку разыскивать нас.

— Где вы пропадали?

— На ставок ходили…

Ели мы с преотменным аппетитом.

Прошло три дня — и мы всё-таки бежали, но на этот раз уже после обеда и со спокойной совестью. Мы ещё раз попросили у дедушки лошадь, но он затопал ногами и назвал нас учёными дураками. Десять вёрст отмахали мы довольно бодро и в Крепкой объявились прямо в контору, где как раз в это время находился управляющий — кроткий Иван Петрович. Я немедленно объяснил ему, что мы, т. е. я и Антоша, желаем ехать в Таганрог к родителям и просим графиню отправить нас по возможности скорее, а пока рассчитываем на её любезное гостеприимство. Говорил я так красноречиво, что добродушный старичок понял не сразу и сказал:

— Вы, господин, извините, не запускай-тесь, а скажите толком. Я ведь не учёный.

После повторного, но уже менее красноречивого объяснения Иван Петрович побывал у графини с докладом и, вернувшись от неё, объявил, что «от ея сиятельства последовало соизволение внучатам Егора Михайловича ждать оказии и, в ожидании ея, проживать в конторе».

Мы были довольны, и я торжественно произнёс:

— Теперь дедушке — кукиш с маслом! Сама графиня на нашей стороне!

Время до вечера мы провели беззаботно, гуляя по слободе, и вернулись в контору, когда уже начало смеркаться и когда нам обоим захотелось есть. Я был до того уверен в гостеприимстве графини Платовой, что сказал брату:

— Довольно гулять. Пойдём ужинать. Вероятно, графиня уже прислала за нами.

Но за незваными гостями не присылал никто, и моя гордость была уязвлена в сильной степени, тем более что Антоша в течение получаса не один раз повторил:

— Я есть хочу!.. Зачем мы ушли от дедушки?! Там мы поужинали бы…

Прошло ещё добрых полчаса. В контору вошёл управляющий Иван Петрович, добродушно спросил нас, хорошо ли нам гулялось и понравилась ли Крепкая, а затем сел на лавку рядом со Смиотанкой и стал с ним калякать.

— Иван Петрович, — начал я, — в котором часу графиня ужинает?

— Их сиятельство не ужинают, а только молочко пьют, — ответил управляющий. — А что?

— Как что? Мы с братом есть хотим! — тоном страшно обиженного человека воскликнул я. — Это, наконец, негостеприимно.

— А вы ещё не кушали? — всполошился Иван Петрович. — Это об вас бабы забыли… Я приказал… Ах, Боже мой, все уже повечеряли. Побегу посмотрю, не осталось ли чего после рабочих.

Антоша бросил на меня укоризненный взгляд. Вскоре, однако же, откуда-то принесли поливанную миску с полухолодным борщом, большую краюху пшеничного тёмного хлеба и пару деревянных ложек. Мы накинулись на еду, как голодные волки на добычу, а Смиотанко, глядя с ненавистью на миску, несколько раз повторил:

— Но избави нас от вечного борща… Не от лукавого, а от вечного борща.

Этим он намекал на однообразный стол, которым кормили служащих в экономии… Через несколько времени вошла хохлушка, разостлала на полу толстый войлок, бросила два мешка с сеном и объявила, что постель для паничей готова. Ни о простынях, ни об одеялах не было и речи. Зашёл управляющий посмотреть, всё ли в порядке, и проститься на сон грядущий. Отведя меня в сторону, он шепнул:

— Вы, господин, не верьте, ежели Станислав Казимирович начнёт вам про себя чудеса рассказывать. Он когда-то в полку проиграл в карты казённые деньги, и его за это разжаловали в рядовые. С горя он тронулся умом и выдумывает про себя разные истории. Он пристроился у их сиятельства по их неизречённой доброте и щедротам… Спокойной ночи…