Триша Клесен - Проект «Дом с привидениями» [litres]

В итоге домой меня отвез папа Бекки, и благодаря этому я вернулась в реальность. Вспомнила, как раньше за мной приезжала мама. Как она не отпускала меня к Бекки, не поговорив с ее отцом. И даже после этого засыпала меня вопросами о том, чем мы собираемся заниматься. А я ей говорила, во сколько меня забрать.

Я знаю, что папа нас очень любит. Просто он слишком потерян, чтобы думать о таких мелочах, да и не привык он за мной заезжать. Наверное, он даже не догадывается, что мне чего-то не хватает.

Придя домой, я обнаружила, что там никого нет. Неизвестно, когда вернется папа, так что надо тщательно проработать стратегию. Я опустилась на диван в гостиной, на ту самую подушку, которую недавно опрыскала спреем для тела, – туда, где обычно сидела мама. Мне не хватало вдохновения. Я закрыла глаза и откинулась на спинку дивана, ощущая, как меня окутывает мамин аромат.

– Мы давно с тобой не разговаривали, мама, – тихо сказала я. Надеюсь, она меня слышит, где бы она ни была. – Пока всем нам лучше не стало, но об этом ты, наверное, и так знаешь. Я пытаюсь хоть что-нибудь изменить, но не уверена, что задумка хорошая; впрочем, выбора у меня нет. Мы все очень по тебе скучаем. Ты за многое была ответственна, и никто не взвалил на себя твои обязанности. Да, мы стараемся, но, видимо, на все нас не хватает. В общем, просто хотела сказать, что я о тебе не забыла, если ты вдруг сомневаешься.

Я перевела дыхание, похлопала ладонью по дивану и встала. Так, кто больше нуждается в призрачном послании? Пейдж или папа? Разумнее всего было бы выбрать папу, но с Пейдж я пока что добилась большего. К тому же она изо всех сил старается удержать нашу семью на плаву. Сестра заслужила искорку надежды.

Более того, я точно знаю, что раньше четырех Пейдж домой не вернется, так что времени у меня достаточно.

Комната у нее идеально чистая. Как ни странно, сестра умудряется сохранять там порядок, даже когда вся ее жизнь переворачивается с ног на голову. К ней я тоже давно не заходила. Очевидно, в последнее время мы все еще больше замкнулись в себе.

До сих пор помню, как я тайком пробиралась к Пейдж в комнату и крала ее игрушки и тетрадки. Она топала ногами, кричала и убеждала родителей в том, что ей нужен замок на дверь.

Здесь я повела себя так же, как недавно в комнате отца, – изучила обстановку.

На темно-фиолетовом стеганом одеяле лежала одинокая плюшевая хрюшка – Пейдж выиграла ее на городской ярмарке, когда ей было восемь. Для маленькой девочки это была огромная победа, и сестренка страшно ей гордилась. Неважно, сколько Пейдж лет, она не расстается с этой игрушкой. Наверняка потом ей вручали и более крупные призы, но свинка все равно оставалась особенной.

Небольшой письменный стол примостился в углу у окна. На нем, как и на кровати, почти ничего не было. Папка для бумаг. Старый пластиковый стакан под карандаши, ручки и маркеры. Пробковая доска над столом – пожалуй, самая неряшливая деталь во всей комнате. Она вся покрыта фотоснимками, билетиками и открытками из тех мест, где мы побывали. А еще дипломами и медалями. На доске есть даже автограф одного из членов группы «Jonas Brothers», не знаю – какого именно. Когда-то у нас в городе проводилась встреча этих музыкантов и их фанатов, и мама отвела туда Пейдж. Они четыре часа стояли в очереди, и мама зареклась больше никогда не ходить на подобные мероприятия, хотя ее смешили визги Пейдж. Думаю, на самом деле мама бы еще хоть тысячу раз ее туда отвела. Пейдж уже явно переросла эту группу, но она хранит на своей пробковой доске все, что когда-либо имело для нее значение.

Слева над столом возвышался комод. Родители взяли его для детской на гаражной распродаже, когда Пейдж была еще совсем маленькой, и выкрасили в нежно-розовый, еще и в белый горошек. Примерно в моем возрасте Пейдж сумела их убедить, что переросла узоры в горошек и розовые обои. Теперь стены сиреневые в белую полоску. Комод тоже перекрасили в белый. Ручки сделали фиолетовыми, под цвет обоев. Сейчас краска слегка потрескалась, и под ней виднелось старое дерево.

Шкатулка с украшениями стояла на комоде. Я понимала, что не должна ее открывать. Если Пейдж догадается, что я к ней заходила, она меня прибьет, особенно когда узнает, что я копалась в ее вещах, но мне нужно придумать нечто особенное, чтобы приободрить сестру. Я откинула крышку – шкатулка оказалась полупустой. Пейдж почти не носит украшений. Ничего особенного интересного там не лежало, только серьги – возможно, из «Клэр».

Я захлопнула крышку и отошла к шкафу для одежды. Рыться я там не собиралась, только взглянуть одним глазком. К счастью, на меня ничего не вывалилось. Шкаф Пейдж меньше моего, зато комната у нее просторнее. И у меня на верхней полке хранятся наши чемоданы.

Я отступила назад и медленно развернулась. Бросила взгляд на пробковую доску, вернулась к столу и еще раз внимательно все изучила.

Доска и правда служила Пейдж альбомом воспоминаний, только не все свидетельства жизни сестренки удавалось разглядеть, слишком много всего было налеплено. Доска утопала под слоями бумажек. Я заметила снимок правого уха Пейдж и прыснула. Скорее всего, его сделала мама, когда ненадолго – практически на минутку – увлеклась фотографией. Она думала, что с помощью удачного ракурса и правильного освещения удастся создать предмет искусства, но в итоге получилось обычное ухо. Я приподняла набросок Пейдж с жирной красной оценкой «отлично» от преподавательницы по рисованию и посмотрела, что скрывается под ним. Натюрморт с фруктами прикрывал портрет девушки, достаточно похожей на Пейдж, чтобы называться автопортретом, но с искаженным лицом. Шея узкая, как соломинка, голова формой напоминает ограненный бриллиант, глаза огромные и выпученные, а лоб неестественно широкий. В углу выведены миниатюрная подпись сестры и дата. Я вернулась к первому рисунку. Это как «до и после». «До» – обычный, скучный, приевшийся натюрморт. «После» – изуродованный автопортрет с кривыми углами, в котором нет ничего красивого. Видимо, преподаватель не поняла значения «после», потому что над ней темнела красная оценка «удовлетворительно», обведенная в кружок.

До меня смысл дошел сразу. Пейдж словно задыхается. Ей не хватает воздуха, голова у нее распухла и вот-вот взорвется. У меня тоже иногда такое бывает. Странное чувство, будто меня вынули из тела и я с минуты на минуту уплыву вдаль.

Я приподняла уголки листов и заметила еще одну фотографию. Тогда я отодвинула рисунки и обнаружила несколько снимков, приколотых к доске желтой кнопкой. Осторожно вынув ее, я вытащила один из снимков и вставила кнопку обратно.

Я положила фотографию на стол, села и какое-то время на нее смотрела. На несколько минут мне почудилось, будто я вернулась в прошлое – в тот день, когда был сделан этот снимок. Он трехлетней давности, тогда мы проводили каникулы в Калифорнии. Там нас ждало много радостей, но и неприятностей тоже. Начиналось все здорово. Мы увидели много безумных вещей на пляже Венис в Лос-Анджелесе, вроде парня в костюме пасхального кролика и в балетной пачке вместо штанов. Мама старалась увести меня от людей, на которых, считай, вообще ничего не было надето, но мне удалось взглянуть на них краем глаза. Еще мы съездили в зоопарк Сан-Диего. Потом папе стало плохо. Мы так и не поняли, отравился он или простыл. Это было не так важно. Он на целый день застрял в нашей комнате в отеле – точнее, в туалете в отеле. Мама решила, что хотя бы мы должны хорошо провести время. Она сама отвела нас с сестрой в Диснейленд. Папу все равно не интересовали огромные мыши. Честно говоря, и Пейдж, скорее всего, была от них не в особом восторге. Ей явно там не очень-то нравилось. Она без конца ворчала, хотя к этому мы и так привыкли.