Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 1. Злоключения начинаются [сборник litres]

Бодлеровские сироты нервно переглянулись. Они ожидали совсем другого. Они ожидали, что доктор Оруэлл окажется куда более зловещей фигурой, например переодетым Графом Олафом или одним из его жутких помощников. Ожидали, что их втащат внутрь здания в форме глаза и, возможно, уже никогда не выпустят. Но вместо этого доктор Оруэлл оказалась женщиной профессионально-врачебного вида, которая вежливо предложила им войти.

– Пойдемте, – сказала она, указывая дорогу своей черной тростью. – Мой регистратор Ширли напекла печенья, так что вы, девочки, можете его поесть в приемной, пока я буду заниматься очками Клауса. Это займет гораздо меньше времени, чем вчера.

– Клауса загипнотизируют? – твердым голосом спросила Вайолет.

– Загипнотизируют? – повторила доктор Оруэлл, улыбаясь. – Боже мой, конечно нет. Гипноз существует только в фильмах ужасов.

Дети, конечно, знали, что это неправда, но заключили, что раз доктор Оруэлл думает, что это правда, значит она скорее всего не гипнотизер. Они осторожно шагнули внутрь здания в форме глаза и следом за доктором Оруэлл прошли по коридору, украшенному медицинскими дипломами.

– Этот коридор ведет в мой кабинет, – сообщила она. – Клаус мне рассказывал, что он настоящий книгочей. Вы, девочки, тоже много читаете?

– О да, – сказала Вайолет. Она начала успокаиваться. – Мы читаем везде, где удается.

– В книжках, – спросила доктор Оруэлл, – вам никогда не встречалась поговорка «Мы ловим мух на мед, а не на уксус»?

– Тузмо, – ответила Солнышко, что означала нечто вроде: «Не припоминаю».

– Про мух я прочла не так много книг, – призналась Вайолет.

– Видите ли, на самом деле это выражение относится вовсе не к мухам, – объяснила доктор Оруэлл. – Это иносказание, и означает оно вот что: речами сладкими, как мед, гораздо быстрее достигнешь желаемого, чем словами горькими, как уксус.

– Это интересно, – сказал Клаус, недоумевая, почему доктор Оруэлл заговорила на эту тему.

– Полагаю, вы недоумеваете, почему я заговорила на эту тему, – сказала доктор Оруэлл, задержавшись у двери с табличкой «Приемная». – Но думаю, очень скоро вам все станет ясно. А сейчас, Клаус, ступай за мной в кабинет, а вы, девочки, можете подождать в приемной за этой дверью.

Дети заколебались.

– Всего на несколько минут, – сказала доктор Оруэлл и погладила Солнышко по голове.

– Хорошо, – сказала Вайолет и помахала рукой брату, который уже шел по коридору за глазным врачом.

Вайолет и Солнышко толкнули дверь, вошли в приемную и сразу поняли, что доктор Оруэлл была права. В мгновение ока им все стало ясно. Приемная была маленькой комнатой и выглядела как большинство приемных. В ней был диван, несколько стульев, столик со стопкой журналов и регистратор за конторкой, совсем как в приемных, где и вы, и я бывали не раз. Но когда Вайолет и Солнышко посмотрели на регистратора, они увидели нечто такое, чего, я надеюсь, вы никогда не видели ни в одной приемной. Табличка на конторке гласила: «Ширли», но регистратором, несмотря на светло-коричневое платье и практичные бежевые туфли, была вовсе не Ширли. Несмотря на бледную губную помаду и светлый парик, дети сразу узнали пару блестящих-блестящих глаз. Благодаря вежливому поведению доктор Оруэлл сумела выдать себя за мед, хотя на самом деле была уксусом. А дети, к несчастью, оказались мухами. И Граф Олаф, сидевший за конторкой регистратора со злобной улыбкой на губах, их наконец поймал.

Когда дети попадают в беду, часто приходится слышать, что виной всему низкая самооценка. «Низкая самооценка» – это выражение, которое здесь относится к детям, придерживающимся не очень высокого мнения о себе. Они, скажем, считают себя уродливыми, или скучными, или неспособными хоть что-нибудь сделать как следует, или то, и другое, и третье вместе, и, правы они или нет, понятно, почему подобные чувства могли навлечь на них беду. Однако на самом деле, когда кто-то попадает в беду, в подавляющем большинстве случаев это никоим образом не связано с низкой самооценкой. Обычно это связано с тем, чтó является причиной беды – чудовище, водитель автобуса, кожура банана, пчелы-убийцы, директор школы, – а не с тем, что вы о себе думаете.

Именно так и было с Вайолет и Солнышком в данном случае. Они во все глаза смотрели на графа Олафа, или, как гласила надпись на табличке, на Ширли. Вайолет и Солнышко были наделены изрядной долей самооценки. Вайолет знала, что способна все делать как следует, потому что уже изобрела много устройств, которые отлично работали. Солнышко знала, что вовсе не скучная, потому что ее брату и сестре всегда было интересно, что она имеет им сказать. И обе сестры знали, что не уродливы, потому что могли разглядеть отражение приятных черт своего лица в блестящих-блестящих глазах Графа Олафа. Но они попали в западню, и, значит, что бы они ни думали о себе, не имело никакого значения.

– Ну привет, маленькие девочки, – сказал Граф Олаф таким смехотворно высоким голосом, будто и впрямь был регистратором Ширли, а не гнусным человеком, который гоняется за бодлеровским состоянием. – Как вас зовут?

– Вы знаете , как нас зовут, – резко сказала Вайолет («резко» здесь означает «устав выслушивать вздор Графа Олафа»). – Этот парик и эта губная помада обманывают нас не больше, чем ваше светло-коричневое платье и практичные бежевые туфли. Вы Граф Олаф.

– Боюсь, что вы ошибаетесь, – возразил Граф Олаф. – Я Ширли. Видите эту табличку?

– Фити! – отрезала Солнышко, что означало: «Табличка ничего не доказывает».

– Солнышко права, – подтвердила Вайолет. – Вы не становитесь Ширли только оттого, что на деревянной табличке написано ваше имя.

– Я скажу вам, почему я Ширли, – сказал Граф Олаф. – Ширли я потому, что желаю, чтобы меня называли Ширли, и невежливо этого не делать.

– По-моему, мы вполне можем быть невежливыми с таким отвратительным человеком, как вы, – сказала Вайолет.

Граф Олаф покачал головой.

– Но если вы что-нибудь невежливое мне сделаете, – сказал он, – я могу сделать что-нибудь невежливое вам , например голыми руками выдрать вам волосы.

Вайолет и Солнышко посмотрели на руки Графа Олафа и только сейчас заметили, что он отрастил очень длинные ногти, которые для маскировки выкрасил в ярко-красный цвет. Сестры Бодлер переглянулись. Ногти Графа Олафа выглядели действительно очень острыми.

– Хорошо, Ширли , – сказала Вайолет. – Вы околачиваетесь в Полтривилле с тех самых пор, как мы приехали, не так ли?

Ширли подняла руку и поправила съехавший парик.