Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 1. Злоключения начинаются [сборник litres]

– Возможно, – произнесла она тем же смехотворно высоким голосом.

– И все это время прячетесь в здании в форме глаза, верно?

Ширли захлопала глазами, и Бодлеры заметили, что ниже единственной длинной брови – еще одного опознавательного знака Графа Олафа – приклеены длинные накладные ресницы.

– Возможно, – сказала она.

– И вы в сговоре с доктором Оруэлл! – сказала Вайолет, пользуясь фразой, которая здесь означает: «Работаете вместе с ней над тем, чтобы захватить состояние Бодлеров». – Ведь так?

– Вероятно, – сказала Ширли, кладя ногу на ногу и показывая белые чулки, усеянные изображениями глаза.

– Попинш! – выкрикнула Солнышко.

– Солнышко имеет в виду, – сказала Вайолет, – что доктор Оруэлл загипнотизировала Клауса и это повлекло за собой ужасный несчастный случай, разве не так?

– Допустим, – сказала Ширли.

– И его снова гипнотизируют, прямо сейчас, разве нет? – спросила Вайолет.

– Не исключено, – сказала Ширли.

Вайолет и Солнышко переглянулись. Вайолет взяла Солнышко за руку и попятилась к двери.

– И теперь, – сказала Вайолет, – вы намерены нас похитить, не так ли?

– Конечно нет, – ответила Ширли. – Я намерена предложить вам печенье, как положено доброй маленькой регистраторше.

– Вы не регистраторша! – воскликнула Вайолет.

– Разумеется, я регистраторша, – сказала Ширли. – Бедная регистраторша, которая живет совсем одна и которой очень хочется воспитывать собственных детей. Фактически троих: маленькую языкастую девочку, загипнотизированного мальчика и острозубого младенца.

– Вы не можете нас воспитывать, – сказала Вайолет. – Нас уже воспитывает Сэр.

– Ах, он весьма скоро передаст вас мне, – сказала Ширли, и ее глаза ярко заблестели.

– Не говорите в… – сказала Вайолет, но замолкла, прежде чем договорить «…здора».

Она хотела сказать «…здора». Она хотела сказать «ничего подобного Сэр не сделает», но в глубине души вовсе не была в этом уверена. Он уже заставил трех Бодлеров спать в койках, расположенных в три яруса. Уже заставил их работать на лесопилке. И уже давал им на ланч лишь жевательную резинку. Поэтому, как ни хотелось Вайолет верить, что заявление, будто Сэр с легкостью передаст бодлеровских сирот Ширли, чистейший вздор, ее одолели сомнения. Она была лишь наполовину уверена в этом и поэтому произнесла только первую букву слова.

– В? – раздалось у нее за спиной. – Что значит это «в»?

Вайолет и Солнышко обернулись и увидели, что доктор Оруэлл вводит в приемную Клауса. На нем были новые очки, и выглядел он каким-то смущенным.

– Клаус! – воскликнула Вайолет. – Мы так в… – но, заметив выражение его лица, замолкла, прежде чем проговорить «…олновались».

На лице Клауса было то же выражение, что и прошлой ночью, когда он вернулся после первого визита к доктору Оруэлл. Под новехонькими очками светились круглые-круглые глаза Клауса. Он сдержанно и как-то странно улыбнулся сестрам, словно не слишком хорошо их знал.

– Опять ты со своим «в», – сказала доктор Оруэлл. – Что, в конце концов, оно означает?

– «В», разумеется, не слово, – сказала Ширли. – Только последний дурак способен произнести слово вроде «в».

– Они действительно не слишком умны, – согласилась доктор Оруэлл, словно они разговаривали о погоде, а не оскорбляли маленьких детей. – Должно быть, у них очень низкая самооценка.

– Я с вами более чем согласна, – сказала Ширли.

– Зовите меня Джорджина, – ответила ужасный оптиметрист, подмигнув. – Итак, девочки, вот ваш брат. После приема он немного устал, но к утру будет в полном порядке. Более чем в порядке. Гораздо более. – Она повернулась и указала на дверь тростью с драгоценным камнем: – Надеюсь, выход вы и сами найдете.

– Я не найду, – слабым голосом проговорил Клаус. – Я не помню, как сюда пришел.

– После визита к оптиметристу такое часто случается, – спокойно ответила доктор Оруэлл. – Ступайте, сироты, ступайте.

Вайолет взяла брата за руку и повела его к двери.

– Мы действительно можем идти? – спросила она, не сразу поверив, что их отпускают.

– Конечно, – ответила доктор Оруэлл. – Но и я, и мой регистратор уверены, что мы с вами вскоре увидимся. Ведь в последнее время Клаус стал очень неуклюжим. По его вине все время происходят аварии.

– Рупиш! – возмутилась Солнышко. Пожалуй, она имела в виду: «Это не аварии! Это результат гипнотизма!» – но взрослые не обратили на нее внимания. Доктор Оруэлл просто ушла, а Ширли помахала им костлявыми пальцами вслед.

– У-тю-тю, – сказала Ширли.

Когда Вайолет и Солнышко выводили Клауса из приемной, он обернулся, посмотрел на Ширли и помахал ей в ответ…

– Как ты мог ей махать? – сквозь зубы сказала брату Вайолет, когда они уже шли по коридору.

– По-моему, она довольно милая дама, – сказал Клаус, сдвинув брови. – Я уверен, что где-то уже встречал ее.

– Балливот! – воскликнула Солнышко, что, без сомнения, означало: «Это переодетый Граф Олаф!»

– Не буду спорить, – рассеянно проговорил Клаус.

– Ах, Клаус, – сокрушенно сказала Вайолет, – мы с Солнышком впустую тратили время на препирательства с Ширли, вместо того чтобы прийти тебе на выручку. Я знаю, тебя опять загипнотизировали. Постарайся сосредоточиться, Клаус. Постарайся вспомнить, что произошло.

– Я разбил очки, – медленно сказал Клаус, – потом мы вышли за ворота лесопилки… Я очень устал, Вероника. Можно я лягу спать?

– Вайолет, – поправила его Вайолет. – Меня зовут Вайолет, а не Вероника.

– Извини, – сказал Клаус. – Просто я очень устал.

Вайолет открыла дверь здания, и трое сирот вышли на угрюмую улицу Полтривилля. Вайолет и Солнышко остановились, им вспомнился тот день, когда, сойдя с поезда, они впервые подошли к лесопилке и увидели здание в форме глаза. Интуиция сразу предупредила их, что это здание грозит бедой, но они слушались не интуицию. Они слушались мистера По.

– Лучше всего отвести его в общежитие, – сказала Вайолет Солнышку. – Клаус в таком состоянии, что ничего другого не остается. Потом надо обо всем рассказать Сэру. Надеюсь, он нам поможет.

– Джури, – мрачно согласилась Солнышко.

Сестры ввели Клауса в деревянные ворота лесопилки, провели через немощеный двор и привели в общежитие. Близилось время ужина, и, войдя внутрь, дети увидели, что рабочие сидят на койках и тихо разговаривают между собой.

– Я вижу, вы вернулись, – сказал один рабочий. – Меня удивляет, как после того, что вы сделали с Филом, у вас хватило смелости сюда сунуться.

– Ах, перестань, – сказал Фил, и, обернувшись, дети увидели, что он с загипсованной ногой лежит на своей койке. – Клаус это сделал не нарочно, так ведь, Клаус?

– Что я сделал не нарочно? – недоуменно спросил Клаус. Слово «недоуменно» здесь означает «так как он не знал, что был причиной несчастного случая, и поранил Филу ногу».