Максим Зверев - Охотники за барсами

Зато спускаться было легче. По ту сторону перевала еще сохранился зимний снег, и я, сидя, скользил по нему не менее полукилометра, дав отдохнуть правой ноге. Но, когда снег кончился, начался опять такой же мучительный подъем на предпоследний перевал.

Только в три часа ночи я добрался до палатки, смазал йодом раны, заполз в спальный мешок и мгновенно уснул.

Проснулся я в час дня. Все тело ныло, особенно болела нога. Насильно съев половину пресной лепешки, я с наслаждением напился холодного чая. Часа через два опять уснул и проспал до следующего утра.

Все тело горело. Весь день пил только холодный чай. Вероятно, была большая температура. Есть не хотелось. Несколько раз массировал руками больное колено; по-прежнему оно выглядело страшно. В море опять шумит шторм, и по палатке хлещет дождь. Что, если охотники выехали из Бичевника и шторм захватил их в океане?

На следующий день опухоль на колене заметно спала. Я попробовал встать, это удалось сделать без труда. Впервые за эти дни захотелось есть.

Еще через день я уже свободно бродил около палатки, правда сильно прихрамывая и опираясь на весло. Шторм не стихал. Охотников не было. Так прошло еще двое суток, и от опухоли не осталось и следа. Теперь можно было ходить без подпорки, слегка только прихрамывая.

Шторм ночью стих. Но море шумело высокими волнами. Все заволокло туманом. И, несмотря на это, охотники приехали. Я обрадовался мрачному Пиотровичу с такой искренностью, что он даже улыбнулся, пробурчав:

— Так варнаков и не дождались. Перевернуло их штормом, чево ли? Язви их...

Иванов «перевел» мне эту фразу: сейнера они не дождались. Упаковали свою добычу, все подготовили к отправке и оставили ждать судно своего третьего товарища, а сами приплыли ко мне ловить сивучат.

К вечеру волны совсем утихли, и с утра мы решили ехать в шлюпке к лежбищу. Я не сказал охотникам о своем приключении. Но Иванов заметил мое прихрамывание, однако или не придал этому значения, или постеснялся спросить.

Утром впервые я увидел океан совершенно спокойным, почти как озеро. Мы уселись в шлюпку и всего за полтора часа доехали до лежбища, часто сменяясь на веслах и нажимая вовсю.

В крохотном заливчике поднимался дымок костра, белела палатка охотников Шемяченского колхоза и была привязана шлюпка. Мы застали их за утренним завтраком. Они удивились, увидав нас. По их словам, сивучата стали появляться на соседних лежбищах начиная с 20 июня, и они думали, что мы уже произвели отлов и уехали. Приплыли они вчера вечером и убили несколько самцов с края лежбища, случайно не затронув основного стада. Очень много они видели на воде и на берегу трупов новорожденных сивучат — жертв шторма. Волнами беспомощных сивучат смывало с берега и разбивало о камни.

Они охотно согласились помочь нам. «Вот кого надо было бы нанять для отлова», — с грустью подумал я...

Когда две шлюпки полным ходом вылетели из-за мыса, среди сивучей началась невероятная паника. Они с шумом бросились в море, поднимая каскады воды.

Самки, которые занимались до этого кормлением детенышей, с испуганным ревом метались по камням. Детеныши еще не умели плавать и, жалобно блея, как барашки, расползлись в разные стороны. Самки хватали их за шиворот и перетаскивали с места на место. Но страх перед людьми пересилил материнскую привязанность, и вскоре камни очистились от сивучей. Остались одни ползающие темные детеныши. Матери плавали тут же, у берега, высоко выставив из воды головы и с ужасом глядя на то, что происходит с их детьми. Их жалобный рев теперь заглушал басы самцов.

Начался ветер. Высадиться на берег было очень трудно. Волны, хотя еще и небольшие, все же могли легко разбить шлюпки о камни. Надо было в промежутке между двумя волнами успеть выскочить на камни, но при этом не поскользнуться на их жирной поверхности, покрытой испражнениями сивучей. Камни лежбища были отшлифованы сивучами за многие века пользования ими этим местом.

Выскочив на берег, мы бросились ловить сивучат, заталкивая каждого В отдельный мешок. Новорожденные сивучата оказывали яростное сопротивление.

Они мертвой хваткой повисали на унтах и ватных брюках, а если такой «ребенок», до полутора пудов весом, хватался за мешок, то приходилось заталкивать сивучонка вместе с мешком в другой мешок, потому что оторвать его было невозможно.

Общими силами удалось поймать пятнадцать сивучат. Хорошо, что нам помогли колхозники. Ветер все усиливался, и оставаться шлюпкам в этом месте больше нельзя было ни минуты: их могло разбить о камни, и тогда они пригодились бы только на дрова, чтобы вскипятить чай.

Сивучат можно было наловить сколько угодно, но с большим количеством мне трудно было бы справиться с прокормом и перевозкой. Могло не хватить и молочного порошка. Жадность при отлове может погубить все дело.

И вот с попутным ветром мы запрыгали по волнам обратно. Прямо не верилось, что так легко удалось выполнить, казалось, непосильное дело! Весь отлов был закончен за полчаса. С ног до головы мы были забрызганы зловонной мочой и калом сивучат. Это было их единственной защитой от врагов.

С парусом мы за час домчались к своей бухте и вытряхнули сивучат из мешков в приготовленную для них загородку. Но один из них был мертвым. Оказывается, прорезая мешки для поступления воздуха, мы пропустили один и сивучонок задохнулся в неразрезанном мешке.

Утром начались новые переживания. Сивучата наотрез отказались от молока. Они выплевывали его, какое бы оно ни было — вареное, сырое или с сахаром. За весь день так и не удалось их накормить.

— Утрось будут жрать, — утешал Пиотрович, укладываясь спать.

Ему что, он получит свои деньги. А что, если эти упрямцы подохнут голодной смертью? Кто мне поверит в Москве, что я столько выстрадал из-за них, если вернусь с пустыми руками, выбросив двадцать пять тысяч рублей на ветер?

Предсказания Пиотровича не сбылись. Утром сивучата по-прежнему отказывались от молока. Нужно было накормить во что бы то ни стало этих несчастных животных. Утром впервые за много дней я посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся: обросший, исхудавший, с мутными глазами и отеками под ними в палец толщиной — я не узнал сам себя. Вся одежда пропитана морской водой и перепачкана сивучатами. Руки искусаны, пальцы едва гнутся...

Растворив молочный порошок и подогрев молоко, мы втроем наваливались на каждого сивучонка но очереди. Пиотрович садился верхом и держал. Иванов поднимал вверх голову, и я совал в рот соску, сшитую из кожи сивуча. Чтобы челюсти не закрывались, пришлось затолкать в рот палочку. Таким путем удавалось насильно вливать в желудок упрямцам по нескольку глотков молока, но две трети его сивучата выплевывали нам в лицо и на одежду. Несколько часов длилось это «кормление». На шеи сивучат я повесил бирки с номерами, чтобы не путать и не пропустить покормить которого-нибудь из них.