Максим Зверев - Охотники за барсами

— Что, Казакпай, похоже на следы таинственного великана-невидимки? — спросил я, улыбаясь.

Казакпай молча взглянул на меня и растерянно развел руками, едва заметно улыбнувшись. Весь его смущенный вид говорил, что ему жалко расстаться с тем, что он считал истиной всю свою жизнь...

На стеклянной веранде дома отдыха гнездились ласточки. Форточка никогда не закрывалась, и птички влетали через нее. Под потолком в углу прилепилось их гнездышко.

Каждый вечер отдыхающие ужинали на веранде. Темная южная ночь смотрела в открытые окна, и листья в саду казались черными. Ночные бабочки и другие крылатые насекомые носились около люстры под потолком.

Как только зажигали свет на веранде, ласточки начинали потягиваться, расправлять крылышки и переговариваться, сидя на краю гнезда, словно наступило утро. Через несколько минут они уже носились около люстры под потолком и хватали ночных насекомых. Но птенцам в этот поздний час хотелось только одного — спать! Их родители по очереди долго щебетали, сидя на краю гнезда, пока наконец кто-нибудь из птенцов не открывал клюв. Стоило одному из птенцов схватить корм, как тотчас просыпались все, и сразу открывалось пять желтых клювиков. Этот «неплановый» ужин у ласточек продолжался до тех пор, пока на веранде не гасили свет, нарочно постепенно, чтобы ласточки успели сесть на край гнезда.

Но однажды произошло несчастье. Одна из ласточек с веселым щебетом погналась за бабочкой слишком низко, и кот внезапно мелькнул из-под стола...

Поднялась суматоха, отдыхающие бросились ловить кота, но отнять удалось только труп ласточки.

Каково же было удивление отдыхающих, когда на следующее утро во время завтрака опять пара ласточек продолжала выкармливать птенцов! Значит, одна из них была мачехой или отчимом!

Новая ласточка оказалась на удивление «бестолковой». Она влетала на веранду в форточку с кормом и отдавала его птенцам. Но вылететь обратно в сад в ту же самую форточку она уже не могла и беспомощно совалась в стекла или кружилась под потолком, пока не прилетала другая ласточка с кормом и не уводила ее за собой. Найти форточку, через которую она только что влетала, было для новой ласточки непреодолимым препятствием. Не могла она привыкнуть и к ночной ловле насекомых при электрическом свете.

Через неделю птенцы вылетели из гнезда в ту же форточку.

В природе встречаются птицы, оставшиеся без гнезд. Они-то и становятся мачехами и отчимами. Так было и у ласточек.

Из окна гостиницы открывался чудесный вид на городской сквер.

Как яркие факелы, горели красные Канны. Причудливыми узорами пестрели петуньи, львиные зевы, оранжевые лилии и множество других цветов. Кустарники имели форму шаров, квадратов и прямоугольников.

Солнце только что встало, и большой город еще сохранял ночную тишину в этот ранний час летнего утра. Но ласточки уже носились над сквером с веселым щебетом. Некоторые из них присаживались на провода, и тогда были хорошо видны их хвостики. Значит, это были молодые, недавно вылетевшие из гнезда.

Вдруг что-то прошумело в воздухе, и сверху вниз мелькнул сокол. Глухой шлепок, облачко пуха — и он летит с ласточкой в лапах.

Сокол-чеглок уселся на телеграфный столб. Это была крупная самка.

Она стала теребить свою жертву.

Вниз полетели перышки. Чеглок оторвал и проглотил головку ласточки, бросил трупик и улетел.

Я снова стал любоваться цветами на площади, сверкающими капельками росы. Но хорошее настроение было испорчено: как-то невольно думалось о гибели ласточки. И вот опять испуганные крики птичек, снова глухой щелчок— и чеглок несет на тот же столб новую жертву. На этот раз он вырвал только несколько перышек, пустил их по слабому утреннему ветерку и бросил свою добычу. Трупик ласточки упал вниз, а сокол несколько минут сидел неподвижно, грудью к солнцу. Ласточки тем временем успокоились и со щебетом опять замелькали над площадью.

Чеглок взлетел над крышами. Я долго следил за ним и хорошо заметил, как он кругами набирал высоту. Потом его не стало видно. Прошло не более минуты, и знакомый шум крыльев снова долетел до меня. С разгона чеглок шлепнул молодую ласточку, подхватил когтями и понес на столб. Третья жертва вскоре упала вниз. На этот раз пернатый разбойник до нее даже не дотронулся. Он был сыт по горло.

Три ласточки были уничтожены птичьим волком, казалось, просто для забавы. Я отошел от окна с неприятным чувством.

«Зачем чеглок занимается бессмысленным убийством?» — размышлял я, невольно прислушиваясь. Возможно, у этой самки разорили гнездо и уничтожили птенцов, но потребность выкармливать у нее еще не прошла, и это заставило ее ловить добычу для своего несуществующего потомства. Она ловила, бросала и опять ловила.

Мне стало жаль молодых ласточек. Сколько их погибло или еще погибнет!

Вдруг знакомый шлепок раздался около самого моего окна, и несколько перышек влетело в комнату. Это было уж слишком! Я бросился к ружейному чехлу, быстро собрал свою двустволку, и оглушительный выстрел из двенадцатого калибра разорвал тишину раннего утра, наделав переполох в гостинице. Чеглок выронил ласточку и улетел как-то боком, видимо раненный.

Ласточки с громким щебетом носились над сквером, когда я через час возвращался обратно в гостиницу из милиции. Там я уплатил штраф за нарушение тишины и спокойствия в общественном месте, но был доволен — пернатый волк получил по заслугам!

Последние числа февраля. Скорый поезд несется на восток. Прогремело железо саратовского моста через Волгу, и вот пошли безбрежные казахстанские степи.

На оконных стеклах вагона мелкие капли дождя первой большой весенней оттепели. Снег посерел и пропитался водой. Кое-где показались проталины черной земли.

Чем дальше от Волги, тем становится холоднее. Наутро за окном снова зима. Всюду до горизонта белая степь, а по ней черной полоской пролегла железнодорожная насыпь, свободная от снега. Она, как бесконечная весенняя проталина, тянется с юга на север, чернея на сверкающей снежной пелене. А над ней, первой землей, уже летят вестники весны — одиночные жаворонки. Они поют на лету. Только смолкнет один вдали, а с юга уже звенит над полотном дороги новая песня перелетного певца, все ближе и громче.