Иван Бауков - Юность моего друга

Странный человек Петр Савельев! Колхозная жизнь разогнала его детей по чужим городам, чуть не разорила семью, а он смотрит на колхозный урожай и улыбается довольной улыбкой. Уж больно хорош у них урожай!

Он делает крюк, чтобы проехать к своему загону, не потоптав артельную пшеницу.

По правде сказать, Петр Савельев давно бы в колхоз вступил… Но речь-то идет не о перемене рубашки, а о перемене всей жизни! Нельзя же так сразу, с бухты-барахты…

Перед глазами Петра, куда б он ни глянул, зеленым пламенем, широкими зелеными волнами переливаются буйные всходы — пшеница, просо, картофель. Окружающий мир настроил его благодушно. Мысли плавно, как рыхлая земля под сошниками, текут, текут, отбрасывая сорняки в разные стороны.

— Бог помочь! — неожиданно услышал он с дороги. По голосу узнал племянника, Ивана Васильевича Савельева.

На голос племянника сразу не обернулся. Доехал до конца борозды, остановил лошадь и только тогда ответил:

— Спасибо!

— Ты что же это, праздников не признаешь, работаешь? — сказал Иван Васильевич, свертывая цигарку.

— Кто ж за меня работать будет? Нешто ты колхозников дашь на помощь единоличнику. — Петр Савельев улыбнулся и продолжал уже серьезно:

— У Нинки ветер в голове, а Тоня боится лошади. Да оно мне и самому в охотку поработать в поле. Гляжу я на ваш урожай, — усаживаясь на траву, продолжал он, — и думаю: куда же вы это все денете? Ведь этакую махину земли мы и всем селом никогда не засевали.

— Куда девать? — усмехнулся Иван Васильевич. — Мы ведь что погорельцы: ни конюшни, ни скотного двора, ни общего амбара — ничего нет. А двор Воробьевых и Жилкиных тесен стал, сам видишь. Мы такой скотный двор в этом году решили отгрохать, какого и сам помещик Беклемишев не имел…

Рассказывать о будущем колхоза Иван Васильевич мог без устали. Это было его слабостью. Он долго говорил о ближайших планах колхоза и о том, каким колхоз будет через пять-десять лет.

Рассказывая, Иван Васильевич волновался: все, что он говорил, не было пустыми словами, все это было пережито им, передумано долгими бессонными ночами.

Поговорив о будущем, Иван Васильевич поднялся и, как бы мимоходом, спросил:

— Что же ты, дядя, в колхоз не вступаешь? Мы б тебя так в кузнице и оставили. А Нинке с Тоней и тете в колхозе было бы веселее работать.

— В колхоз вступить никогда не поздно. Больно уж вы со мной несправедливы были. Вот и жду, когда боль уляжется…

Петр Савельев посмотрел на солнышко и пошел к лошади, на ходу бросив:

— Андрей пишет тоже, чтобы я вступал в колхоз. После покоса зайду к тебе.

Еще в сентябре из степи в город подул черный горячий ветер. Огромные табуны черной пыли бешено неслись по степи, со свистом кружились на улицах города.

Может, от этого, а может, оттого, что в Тростном теперь уже началась охота по чернотропью, Андрею стало томительно жить в городе. Работал он, как и прежде, с увлечением, и Максим Кузьмич дал ему уже пятый разряд, — но Андрей и этому почему-то не радовался. Получив пятый разряд, он высчитал, сколько денег сможет накопить до весны, и обрадовался только тому, что весной смело можно будет ехать домой.

Теперь он все реже ходил с Колей Шатровым на центральную улицу города, куда по вечерам высыпала вся молодежь. Теперь он все чаще после работы заходил в заводскую библиотеку и, выбрав какую-нибудь книгу о природе, отправлялся домой. Умывшись, садился во дворе под вишней и читал.

Но сегодня читать ему не пришлось.

Только он сел с книгой на свое любимое место, как услышал скрип калитки и тут же увидел голову голенастой девочки Нюры из соседнего дома. Осмотрев тщательно двор, Нюра проскользнула в калитку и с таинственно-торжественным видом пошла прямо на Андрея. Подойдя, она заговорила полушепотом:

— Вас ожидает один человек около нашей акации, приходите сейчас же.

Затем Нюра круто повернулась, сделала два шага медленно и важно, но потом, не выдержав до конца надуманной важности, пустилась бегом к калитке, так же, как она всегда бегала по улице.

«Что это за человек? Зачем я понадобился этому человеку? Может, девушка?» — десятки вопросов встали в голове Андрея.

Надев чистую рубаху и пригладив при помощи воды волосы, которые, сколько Андрей ни старался, никак не хотели ложиться назад и, даже смоченные мыльной водой, топорщились на макушке, он вышел на улицу.

Под акацией Андрияновых стояли все та же голенастая Нюра и девушка в форме ученицы ФЗУ.

Девушку Андрей видел и раньше на комсомольских собраниях и знал, что ее зовут Любой. На собраниях он не раз хотел заглянуть ей в глаза, но она упорно отводила от него свой взгляд в сторону. Андрей и не подозревал, что Люба как раз и есть тот человек, который хочет с ним поговорить.

Подойдя к девушкам, Андрей смутился, а когда Нюра сказала: «Этот человек хочет поговорить с вами», — Андрея бросило в жар, и Люба вдруг стала для него каким-то значительным существом.

— Люба Морозенко, — назвала она свое имя, как только Нюра оставила их вдвоем. Помолчав, Люба добавила: — А вас зовут Андреем. Вы так смешно говорили тогда на комсомольском собрании…

Любе было не более шестнадцати лет. Как и у большинства девушек такого возраста, ее фигура, несмотря на то что Люба стояла на месте, казалась устремленной вперед, словно в беге. В глазах таился какой-то притягательный свет. Пухлые, резко очерченные губы будто бы сдерживали смех. Но она вовсе и не думала смеяться, она ласково смотрела на Андрея, и сердце его потянулось к ней.

Он понимал, что это нехорошо перед Шурой Карташовой, но ведь он Шуре клятвы не давал, да и за время его жизни в городе думы о Шуре как-то отдалились.

Андрей взял протянутую руку Любы, что-то бормоча, крепко пожал.

Люба заговорила снова:

— Как вы проводите время, если это не секрет?

Андрей готов был раскрыть ей все свои секреты, если бы они у него были. Но, несмотря на то, что тайн не было, он все же сказал почти таинственным голосом:

— Так, почти, как все. Читаю книги…

— Какие книги вы читаете, романы, наверно?..

Андрей не знал, какие книги называются романами, но, поняв, что эти книги должны быть значительными, сказал:

— Романы о природе.

Постояв некоторое время молча, Люба заговорила снова:

— А я знаю, что вы из России.

— Это потому, что я на комсомольском собрании говорил.

— Нет, не поэтому.

— А почему?

— По акценту.

Андрей незаметно для Любы скользнул взглядом по своей одежде, думая, что акцент — это что-то вроде пуговицы, которая его выдает. Спросить у Любы, что такое акцент, он постеснялся.

— А вы с Украины?

Люба ответила, что она из Донбасса, что живет сейчас у тети.

Затем они долго стояли друг против друга молча.