Иван Бауков - Юность моего друга

— Прими и мое поздравление, — сказал он. — Я по всему вижу, что ты диплом защитил хорошо.

Затем Олесь обратился к членам комиссии:

— Савельев вам больше не нужен? Тогда идем, ты мне нужен.

И они вместе вышли из аудитории. У выхода их встретил Гриша Рыбченко, замещавший секретаря комсомольского бюро техникума.

— Члены бюро все в сборе. Вы пойдете прямо туда? — спросил он у Подопригоры.

По тому, как Олесь пожал руку Андрею, Андрей понял, что настал конец его испытаниям, но он не знал, что Олесь еще с утра по телефону договорился с Гришей о заседании бюро.

Оставив Олеся с Гришей, Андрей устремился к Любе.

— На «отлично»? — спросила она.

— Да! — ответил он и добавил: — А сейчас и другое решится…

Люба увлекла его в глубь коридора и, прижавшись к нему, молча заплакала.

Андрею были приятны эти слезы счастья, он гладил ее пахнущие снегом волосы и говорил:

— Ничего, Люба. Не надо плакать!..

Он усадил ее на подоконник и продолжал:

— Вытри слезы. Зачем плакать в такой радостный день? Сегодня у нас очень счастливый день.

Люба улыбнулась:

— Я полгорода обошла, хотела снять комнату хотя бы на неделю-две, до того времени, когда ты получишь назначение.

— Ничего, милая, мы как-нибудь и в общежитии устроимся на эти дни.

Но Люба продолжала:

— И всюду хозяйки мне отвечали: «Комната сдается только одинокому мужчине…»

Андрей засмеялся.

Теперь смеялась и Люба.

— Все будет хорошо, Любонька. Приедем на завод, получим квартиру… Не надо унывать! У нас все впереди, все в будущем.

Люба вытерла слезы и стала задумчивой.

— О чем ты задумалась, Люба? — спросил Андрей.

Несколько секунд Люба молча смотрела в глаза Андрея. Затем с какой-то неожиданной серьезностью сказала:

— Комната нужна сегодня. Ты же сам это прекрасно знаешь, а говоришь: «в будущем».

Андрей, конечно, помнил, что, по их уговору, день защиты диплома должен стать днем свадьбы, но он еще не успел как следует подумать о том, где же они отгуляют свадьбу. Он уже привык видеть все необходимое сегодня где-то там, в будущем.

Любины слова поставили его в тупик.

Но Люба ведь не упрекала Андрея, она не могла считать его виноватым в том, что сбылись не все их мечты, о которых они говорили тогда, сидя в душистой степной траве.

— Прости меня, Андрей, — спохватившись, сказала Люба. — Тебя ждут на собрании, а я завела неуместный разговор.

— Нет, Люба, вопрос этот уместен, и мы его решим в нашу пользу… А пока ты погуляй немного на улице, а я пойду на собрание.

В аудитории, где должно было проходить собрание, все уже были в сборе. Андрей сразу догадался, что комсомольцы уже все знают: теперь они встретили Андрея виноватыми взглядами.

Было уже поздно, когда Подопригора, распрощавшись с комсомольцами, вышел из техникума. Андрей с Любой проводили его до «эмки». Открыв дверцу машины, Подопригора предложил им:

— Садитесь. Посмотрим вместе, как ночью выглядят плотина и наш новый город.

Теперь от техникума и до самой плотины, на протяжении пятнадцати километров, стояли корпуса заводов, башни доменных печей, батареи кауперов, в зеленоватом небе тянулся дым цвета радуги от алюминиевого комбината, и тысячи электрических лампочек освещали улицы нового города, где всего пять лет назад была безлюдная степь.

Что может быть приятнее для человека, чем видеть здание, в фундамент которого он положил первый кирпич! Белым крылом огромной птицы развернулась над Днепром плотина. Вода уже не бесновалась, как в дни строительства, теперь она мирно плескалась у бетонной стены плотины, готовясь отдать свою силу турбинам.

Подопригора заговорил:

— Если через пять лет вам снова придется побывать здесь, вы не узнаете этого города. Он превратится в город садов и парков, в город будущего… А сколько таких городов выросло за эту первую пятилетку по всей стране! Если нам никто не помешает, знаете, какой счастливой жизнью мы заживем через три-четыре пятилетки! Мы с вами еще и коммунизм увидим. Жалко только одного, — если все, что мы пережили, забудется. Наша жизнь — хорошая школа для будущего поколения, из нее потомки будут черпать энтузиазм и силу…

Олесь умолк. Казалось, что он утерял нить своей мысли.

— Наше поколение, — продолжал Олесь, — по совершенному им героизму можно приравнять к поколению, которое совершило революцию. Мы хотя и не проливали кровь на баррикадах, но мы так же, как и они, без колебания жертвуем своим личным счастьем во имя будущего, мы живем надеждами…

Плотина была безлюдна, заводы, новый город — все это озарялось тысячами электрических лампочек. Огни электрических лампочек отражались в водах Днепра трепещущими золотыми колоннами. С такими золотыми колоннами юноши представляли себе вход во дворец прекрасного будущего…

Жизнь! Как же ты все-таки прекрасна, несмотря на все твои невзгоды!