Иван Бауков - Юность моего друга

Что бы такое могло случиться?..

И тут он вспомнил вечную вражду Самохина с отцом. Но чем может Самохин теперь очернить Андрея?.. Если под пьяную руку Самохин что и сочинил, так все это шито белыми нитками. Нет, ему, Андрею, бояться нечего: здесь не деревня, здесь человека за пол-литра не купишь!

Несмотря на все эти мысли, Андрей шел к бараку с ноющей болью в груди: разве человек может все в жизни предусмотреть?..

Сашко встретил Андрея молча. Молча они пошли по тесной и грязной улице вдоль бараков. Не останавливаясь и не глядя на Андрея, Сашко спросил:

— Ты из дому давно не получал писем?

«Конечно, Самохин что-то написал», — подумал Андрей.

— Нет, совсем недавно было письмо от Нины, — ответил он.

— Она тебе ничего такого не писала?..

Андрей остановился:

— А что ты имеешь в виду?

Сашко также остановился.

— Ось шо, — Сашко помедлил и выпалил: — Ты знаешь, вашего Степана посадили в тюрьму на пятнадцать рокив за растрату…

Андрей ничем не хотел выдать своего волнения, но боль и стыд за брата невольно обожгли ему лицо и уши.

— Слухай дальше, — продолжал Сашко, — ты скрыл свое социальное положение, ты даже и мне не сказал, що твой батька раскулачен…

Андрей хотел возразить, но Сашко продолжал:

— Я сейчас прямо с партбюро…

Андрей не выдержал:

— А при чем тут партбюро?

— А при том, шо письмо пришло прямо в райком комсомола. В райкоме просмотрели твое личное дело и решили, шо ты чуждый элемент, шо комсомольцев надо настроить, бо у тэбэ же авторитет…

Андрею сразу стало холодно. Бараки, корпуса заводов в отдалении — все как бы растворилось в тумане. Андрею показалось, что сейчас он стоит один-один в безлюдной степи, на ветру.

«Чуждый элемент…»

Того, что Степан кончит тюрьмой, отец и мать почти ожидали. Степан был жаден на деньги и нечист на руку. Мать с отцом и Андрей не однажды просили его уйти с маслозавода подобру-поздорову. Но разве он кого послушается? Он, живший все время на считанные гроши, усвоил только одно: «Лишь дураки отворачиваются от денег, когда деньги сами лезут в карман». Эту фразу он часто повторял дома.

Сашко все еще продолжал что-то говорить, но Андрей уже ничего не слышал. Он повторял про себя только два слова: «Чуждый элемент…».

История с письмом Самохина не приняла бы такого трагического оборота, если бы письмо попало прямо в техникум. В техникуме к Андрею студенты относились с уважением. В техникуме Андрей был человеком авторитетным, там никто не вздумал бы, не проверив всего как следует, принять сразу какое-нибудь решение.

Письмо попало в руки инструктора райкома комсомола товарища Галушко.

Инструктор Галушко долгое время работал секретарем заводского комитета комсомола. Он побывал секретарем не на одном заводе, пока комсомольцы и руководство не поняли, что как организатор он никуда не годится. Но за время работы в заводских организациях он завел знакомство в райкоме, и после очередного провала на заводе его решили сделать инструктором. Конечно, давно можно было бы выдвинуть на эту должность другого человека, но с новым человеком всегда хлопотно, а Галушко был работником проверенным, хорошо знал комсомольскую документацию — чего же еще надо?!

Перейдя в райком, Галушко стал, по сути дела, уже не работать, а служить. Теперь он только выполнял указания других. Он уже не дорожил своим мнением, а старался на ходу уловить мнение секретарей райкома и выдавал их мнение за свое. Выполняя какое-нибудь поручение, он думал только об одном: «Похвалит его начальство или нет?» Мнением комсомольцев, стоящих ниже его, он уже не интересовался. Он уже не был хозяином своей судьбы и потому легко решал судьбы других.

Прочитав письмо из Тростного, Галушко запросил в техникуме дело Савельева.

Первые же анкетные сведения дали ему повод думать об Андрее как о карьеристе. В самом деле, кузнец вдруг идет работать не по своей специальности, а чернорабочим; не имея никакого образования, поступает учиться сразу в техникум. Становится комсоргом курса, членом комсомольского бюро техникума.

Познакомившись с анкетными данными Андрея, Галушко пришел к заключению, что он имеет дело даже не с карьеристом, а с замаскированным врагом. Оставалось только найти подтверждение таким выводам на месте работы Андрея.

Так, с готовым мнением об Андрее, Галушко прибыл в парторганизацию техникума.

Прежде чем приступить непосредственно к делу, Галушко произнес вступительную речь, в которой сказал, что враг хитер и коварен, что до поры до времени враг работает «тихой сапой». Затем Галушко высказал свои соображения насчет Андрея. Показал письмо из Тростного.

В техникуме приняли слова Галушко как мнение райкома и стали вспоминать всю работу Андрея.

И тут оказалось, что Савельев исключил из комсомола сына бедняка, студента Чирко. Савельев добивался исключения из комсомола сына старого специалиста, ценного работника инженера Семеновского, который был оклеветан, а позже реабилитирован… Савельев выражал недовольство работой обкома комсомола, когда вся страна переживала трудности роста… Все эти факты обрадовали инструктора Галушко. Теперь он не сомневался в том, что комсомолец Савельев — чуждый элемент.

На совместном заседании партийного и комсомольского бюро техникума дело не выглядело так мрачно, как доложил Галушко. И хотя Сашко Романюк и Антон Дьяченко битый час доказывали членам бюро, что надо прежде выслушать Андрея, а потом уже принимать решение, — это ни к чему не привело. Остальные члены бюро не хотели брать на себя ответственность. Тут же было решено вывести Савельева из состава бюро и внести предложение на собрании об исключении его из комсомола.

Обо всем этом Сашко по-дружески рассказал Андрею.

— Значит, ты тоже выступишь против меня? — спросил Андрей.

— Та ни! Я ж ничего нэ розумию, — загорячился Сашко. — Я кладу голову под топор — ты не враг, но ты ж скрыл, шо отец твой раскулачен.

— Сашко! Верь мне, скажу все, что было на самом деле. Да, нас в двадцать девятом хотели раскулачить. Почему же я должен был об этом писать в анкете?

Андрей рассказал Сашко всю свою еще несложную биографию.

— Андрий, я тебе верю, — сказал Сашко, — но что я один могу сделать? Потом, у мэнэ же своя история с братухой. — Сашко задумался, затем продолжал: — У Гриши Рыбченко — свое: скажу по секрету, его батька лавочку держал. Гриша «за» побоится выступить. — Улыбнувшись, Сашко сказал: — Мы ж, розумиешь, откуда в коммунизм идем — из капитализма. Покопайся — у каждого хвост найдется. Но я-то буду за тебя стоять до конца.

Вернувшись в общежитие, Андрей мельком взглянул на Любино письмо и тяжело опустился на стул.