Александр Шишов - Наш Калиныч

— Грех невелик, я тебя научу. Каждый день по часочку будем сидеть над букварем и задачником.

Хозяйка, услышав такой разговор, обрадовалась:

— Коль обучите грамоте, то-то ее мать будет вам благодарна! И Люба ходила бы в школу, да нет шубки и валенок.

Своим друзьям Калинин указывал:

— Видите, везде дело найдется. Вот для них и надо жить, трудиться.

Грамота девочке давалась нелегко. В двенадцать лет она уже умела скроить платье, шила себе и бабушке, а вот буквы, вырезанные из картона, сложить в слова никак не могла. С цифрами легче: прибавлять и вычитать помогали пальцы.

Дом Юшковой довольно часто навещали полицейские. Все вынюхивали:

— Фатерщик у тебя, Авдотья, на этот раз особенный. Платит небось большие деньги?

— Платит. А как же не платить! На то ведь и живу да детей поднимаю. Немало у меня их.

Полицейские ходили по всему дому, сминая грязными сапогами тряпичные дорожки.

— Чистенько. Книжки на полках.

— Ну, а как же? Книжку на пол не бросишь…

Они садились на широкие табуреты, выспрашивали:

— О чем тут ссыльные балакают? Помнишь уговор? В участок должна давать сведения.

— Неграмотна.

— Соседи передают: много у Калинина дружков. Часто собираются, поют…

— Петь поют.

— А что поют, псалмы небось?

— Не разберусь. Неграмотна.

— То-то вот, лучше бы они не пели, а пили. Когда придет?

— За ним время.

Полицейские, сидя на табуретках, ждали. А Любаша, прошмыгнув в калитку огорода, бежала на речку Повенчанку или на Польскую горку. Она находила там Михаила Ивановича и сообщала ему все.

— Пусть подождут. Время их оплачивается государственной казной.

…Дни текли хмурые, тоскливые. Просыпался Калинин раньше всех. Пилил и колол дрова во дворе за домом. В одно такое утро к дому подошли трое молодых солдат в коротких шинелях и суконных картузах.

Хозяйка, вытирая руки о фартук, вышла к ним на крыльцо. Встретила как старых знакомых, но заговорила неласково:

— Вот так, родные сыночки! Любо — берите, сколько даю, а то и этого не увидите. Кабы у меня корова доила побольше, а то сена нет.

Оказалось, солдаты-новобранцы из местных казарм пришли менять куски хлеба на молоко.

Калинину стало их жалко.

— Прибавь, Авдотья Родионовна, — сказал он, отложив топор и свертывая цигарку. — Надо служивых чем-нибудь порадовать!

Солдаты оживились, подталкивая друг друга локтями, заговорили все разом:

— Знамо дело! За такие куски надо бы крынку на троих. Мы ведь не лишнее принесли, от своего рта отрываем.

Хозяйка уступила: дала солдатам напиться молока, тут же передала хлеб детям.

Служивые подошли ко двору, где Калинин складывал наколотые дрова.

— Ссыльный? — спросил один, утирая рукавом губы.

— Угадал, — ответил Калинин.

— Учитель или писатель?

— От того и другого понемножку.

— Сочинил бы для нас стишок, а мы бы разучили. Да поозорнее. Хочется начальству досадить.

— За что же вы начальство не любите?

— Да вот житья нет в казармах. Чуть что — зуботычина! Да стращают прогнать сквозь строй…

Солдаты еще не раз приходили попить молока. Хлеба приносили больше и уже не торговались с хозяйкой. И снова напоминали Калинину о стишке.

Калинин написал на небольшом листке знаменитые слова «Марсельезы» и напел мотив.

И вот как-то солдаты, выйдя из душных казарм на учебный плац, дружно хором запели слова, пришедшиеся им по душе:

Все начальство Повенца переполошилось. Пристав с пеной у рта кричал:

— У нас в Олонии поют «Марсельезу»?! И кто? Солдаты!.. И откуда бы это они ее взяли?

— Турник — затея эта чисто ребячья, Михаил. Взялся ты от нечего делать. Взаправду говорится: праздность — мать пороков, — сидя за общим столом и хлебая деревянными ложками щи, смеясь и шутя, говорили ссыльные товарищу Калинину.

В то время в глухом таежном Повенце Олонецкой губернии вместе с Михаилом Ивановичем Калининым отбывали ссылку известные революционеры: Правдин, Леонов, Зайцев. Квартировали они кто где, а харчевались вместе с Калининым у Евдокии Родионовны Юшковой, женщины по натуре доброй, в стряпне ловкой, уважительной, содержащей помимо чужих свою большую семью из малолетков.

Михаил Иванович, разгладив молодые усы, на этот раз посмотрел на своих друзей с веселой ухмылкой:

— Турник я делаю для ребят в благодарность Евдокии Родионовне за хорошие щи.

Хозяйка, услышав эти слова, подала голос с кухни:

— Ешьте, ешьте сытнее. На второе я вам зажарила зайца. С базара. Еще будет чай с брусникой.

Михаил Иванович, отрезая по второму ломтю хлеба от целого каравая, опять говорил о том же:

— Ну как тут не сделать для здешних ребят такое пустяковое сооружение — турник. Пусть показывают на турнике ловкость, становятся атлетами. А может быть, кому-то из нас вспомнятся мальчишечьи годы — просим милости…

Эти слова вызвали за столом полное веселье. Евдокия Родионовна вышла с кухни, встала у притолоки, держа в руках полотенце, качая головой:

— Глядеть на вас, диву даешься. Вроде бы похожи один на другого, и разговор об одном и том же, а разные. Кто-то молчаливый, скушный, вроде уставший жить. Другой из рук не выпускает книжек. И раньше у меня бывали такие постояльцы, не знали, куда себя девать. А вот Михаил Иванович, не в пример вам, окружил себя детворой. И сам-то с ними веселый, потешный.

И правда, ребята, не только дети хозяйки, а и соседские, забросили свои постоянные игры, привязались к Калинину, ставят турник. У двора облюбовали старую березу с развилкой. Как не соблазниться: развилка-то на той нужной высоте — клади одним концом штангу.

— Есть одна нога на заборе, — шутил Михаил Иванович.

Напарником к березе подобрали еловый кряж. Сучья обили топором, обработали шерхебелем. Со штангой было труднее. Михаил Иванович подбадривал ребят: артелью найдем выход из любого положения. И нашли у заброшенной кузницы заржавелую трубу. Продрали ее рашпилем и отшлифовали кирпичом.

Турник готов. Радость, веселье, смех. Чтобы достать штангу, под ноги перевернули вверх дном ящик. Вечерами упражняются ребята постарше. А в воскресные дни (чего не предвиделось) у двора Юшковой — гулянка.

В один воскресный день, когда у турника собралось много молодежи, шумели, галдели, из соседнего переулка внезапно на бойких лошадях выскочили двое жандармов.

Детвора да и что постарше — врассыпную.

— Стоять на месте! Не убегать! — закричали в два сердитых голоса жандармы.

Михаил Иванович вышел им навстречу с поднятой рукой.

— Что вы, господа, беспокоитесь? Кого ищете? Здесь одни дети.