Альберт Цессарский - Пробуждение

Не сердись, длинно писать времени не было: распределение, экзамены, сборы… Все крутилось, мелькало, как в кино. И вот точно лента оборвалась — тишина. Сижу на красном пожарном ящике у деревянного сарая. На сарае вывеска: «Ж.-д. станция 347 километр». Несколько закопченных бревенчатых домиков. За проволочной оградой — черные железные бочки, дизелек постреливает. А передо мной через насыпь — тайга!

И времени сколько угодно. Сижу, ногами болтаю, письмо тебе пишу. Дежурная по станции ушла, замок на двери повесила — тут в сутки два поезда проходят. А я жду повозку из химлесхоза. Жду уже полтора часа. Дежурная успокоила: повозка в конце концов всегда приходит — за почтой.

Спрашиваешь подробности? Сделала, как ты советовала, и все вышло по-твоему. Подружки мои, прослышав про заявку из тайги, перепугались и переполошились. Набежали родители. Как, наших малюточек в тайгу?! Поднялись интриги, козни. Вранья было — ужас! У одной хронический насморк, у другой бабушка инвалид, третья замуж собирается… И вот на этом фоне вхожу в комнату комиссии и заявляю, что сама, добровольно, желаю в тайгу. Господи, что началось! Комиссия — в слезы, от умиления, Директор… Я тебе его описывала, можешь вообразить. Вышел из-за стола, розовая лысинка взмокла, глаза покраснели… Руку пожал! Потом на общем собрании техникума говорил обо мне речь. Чего только там не было! И соль земли, и героиня далеких горизонтов, и особенно насчет бескорыстия и самоотверженности…

А я-то про себя отлично знаю, ЗАЧЕМ еду в тайгу.

Молчу, принимаю всё как должное, как истинное. Получается двоедушие, даже лицемерие. От этого на душе тяжело и гадко… И была минута, когда захотелось, чтобы и было так, как они говорят и верят: чтобы ехать без всякой корысти, с легкой душой… А если не так, то отказаться. Конечно, то была минута слабости.

Но я справилась. Вспомнила наши с тобой разговоры. Насчет разумного эгоизма. Всякий раз, когда начинаю колебаться, повторяю себе твои слова: чтобы потом отдавать, нужно вначале брать. Миленькая, ну что бы со мною стало, не будь тебя! Так и плыла бы по течению, как до сих пор. Ведь я всегда делала только то, чего требовали другие: в школе против всякого желания выпускала газету, пошла в техникум, не любя химии, в общежитии все вечера для подружек крутила на проигрывателе шлягеры, от которых тошнит. Всегда к кому-то подлаживалась. И как позавидовала тебе, когда, помнишь, в седьмом классе на собрании ты встала и отказалась от общественной работы, заявила, что ничем, помимо учебы, заниматься не станешь! Вот и окончила на пятерки. II в институт нынче пройдешь, не сомневаюсь. А я?..

Баста! Не хочу больше жить для других. Тем более, что все другие для себя живут. Только прикрываются красивыми словами. А дурочки, вроде меня, верят. У меня теперь одна цель: пробиться в институт. Вот для чего я еду в тайгу. И ни для чего больше. Кстати, и тайга-то только издалека впечатляет, А вот сижу и смотрю на нее — обыкновенный лес! Те же сосны и березы, что у нас в старом парке. Сороки обыкновенные прыгают. Так и ждешь, что сейчас рядом трамвай загромыхает…

Конечно, ты права: стаж в тайге мне выгоден с точки зрения приемной комиссии. Но я еще выяснила: так как потом буду сдавать на химический факультет лесохимического института, а наш техникум того же министерства, то у меня будут льготы при поступлении. И в маленькой лаборатории химлесхоза на простых анализах набью руку, что мне потом очень пригодится в институте. Это я уж сама додумалась. Вообще мечтаю, мечтаю… Хорошо бы, например, остаться после окончания в аспирантуре на кафедре… Вон куда хватаю! А что? Уж если рассчитывать, так далеко! Времени в этой глуши, без вечеринок, танцулек и прочего, у меня будет сколько угодно, смогу без помех готовиться по предметам. Учебников везу с собой чемодан!

Знаешь, я даже рада, что будет глушь. Осточертело общежитие, подружки с их разговорами о тряпках и мальчишках, радио, люди вообще… В химлесхозе заготавливают живицу — сосновую смолу. Как мне рассказали, люди туда собираются случайные — на один-два сезона, подзаработать денег и уехать. Так что никому там до меня не будет дела. Свобода! Самостоятельность! Чего лучше?

Ой, померещилась повозка, и сердце заколотилось, как на экзамене. До сих пор в глазах темно. Только сейчас поняла, что ужасно волнуюсь. Неуверенность… А что, если я в техникуме ничему не научилась? Или все забыла? Голова какая-то пустая. Опозорюсь!.. Никакой повозки. Просто от ветерка или от солнца зарябило между деревьями. И чего испугалась? Подумаешь, какой-то химлесхоз! Два года пролетят, уеду и не вспомню. Мне лишь бы к институту подготовиться.

А с Юркой вы опять рассорились? Сужу по тому, что ты о нем ни словечка. Я бы на твоем месте раскисла. А ты молодчина — зубришь с утра до ночи и характер выдерживаешь. Но все же не мучай его и себя, позвони ему первая. Ведь он небось снова побледнел, похудел. Пиши обо всем подробно. Отвечу.

Нет, это все-таки не наш уютный, ручной лесок с яичной скорлупой и конфетными бумажками. Это дремучая громада, которая наваливается на тебя и давит и душит… До сих пор не отойду. Четыре часа колеса стучали по корням, как по моей собственной голове. Четыре часа вокруг меня однообразная, лохматая, перепутанная, как пакля, непроглядная чащоба. Дорога вверх-вниз, тайга то проваливается подо мной в пропасть, то обрушивается мне на голову. И ни одного просвета!

Возчик, сухонький, суетливый старичок, всю дорогу развлекает рассказами о медведях, которые тут встречаются на каждом шагу и запросто обдирают человека до костей. Несколько дней назад тракторист, волоча поваленное дерево, разворотил медвежью берлогу с медвежатами. Еле удрал на тракторе от рассвирепевшей мамаши. Другая медведица два дня осаждала лесника в избе. Еще кто-то пропал рядом с домом, неделю искали, нашли оглоданные косточки. И все в таком роде. И, конечно, он своего добился. Когда стемнело, а стемнело вдруг и наглухо, каждый пень, подступавший к повозке, оборачивался медведем, и я сто раз умирала от страха. Наконец нас вплотную обступили гигантские стволы. Дорога совсем кончилась. Лошадь стала. И такая пала тишина, точно заложило уши. Возчик обернулся и радостно возвестил: