Дмитрий Ищенко - В поисках мальчишеского бога

— А что вы вообще ищете? — спросил я геологов.

Они помолчали, словно уступая друг другу слово. Потом кто-то из сидевших за столом ответил:

— Тут такая земля — можно что угодно искать… Что найдём — всё наше. Мы ведь геологи. Нам важны не богатства, а сам факт находки. Мы почти бескорыстны в своих поисках…

— И как? Что-нибудь нашли?

— Не без этого… Вон нефть уже качают… А недавно алмазную трубку откопали…

— Здорово! — восхитился я.

— Да только не для промышленных объёмов, — засмеялся геолог. — И алмазы там не те, что ценятся в мире.

— Жаль…

— Ну, как сказать… Любой алмаз для чего-нибудь нужен. Просто люди часто не понимают, для чего. Необходимо время, чтобы разобраться. В этом-то вся и проблема, — и геологи начали вставать из-за стола, чтобы поскорее добраться до кроватей и лечь спать после похода.

И уже в дверях один из них повернулся ко мне и сказал:

— А вообще, люди ищут самих себя и своё счастье. Везде и всегда. В том числе здесь.

Папа сказал, что надо бы организовать стирку.

— Вот тебе и задание на день, — улыбнулся он и уехал по делам.

Как-то я раньше особо не задумывался, откуда берётся стираное бельё. Ну, или с полки, или из стиральной машины. Но в нашем случае полка уже опустела, а после моей трудовой вахты в кочегарке чистой одежды и вовсе не осталось. Стиральной машины не было и в помине. В ванной я нашёл твёрдый кусок хозяйственного мыла. Оно мне, естественно, не понравилось, но именно про него говорил папа.

И тут я почему-то решил, что стирать в ванной неинтересно. А все настоящие мужественные люди должны стирать в холодной реке. До ближайшей реки идти километр или два. До океана ближе. Значит, придётся стирать в большой воде. Где ж ещё? Странно, но все эти умозаключения показались мне совершенно естественными, и я тут же уложил грязные вещи в пакет, пакет — в рюкзак и отправился на берег Баренцева моря.

Океан встретил меня не сказать чтобы радушно. Шипел и пенился, набегал на песок и камни, постоянно заставляя меня то подходить, то убегать, чтобы не промочить ноги. «Так много не настираешь», — сказал я себе и направился к пологим уступам скал, похожим на слоёный пирог. Но там меня ждали новые испытания.

Скалы, конечно, немного возвышались над волнами, но те всё равно доставали до них, да ещё и шумным фонтаном брызг орошали растущие в расщелинах крохотные островки мха. Да, не самой толковой оказалась идея со стиркой в океане, но сдаваться мне не хотелось. И я разложил-таки на скалах пакет, грязные вещи, мыло и взялся за дело.

В тот же момент океан окатил меня с головы до ног. Так сказать, для приветствия. А погода, между прочим, была серенькая, без солнца. И вообще тут арктическая зона. Потом, нагнувшись, я выпустил из рук в Баренцево море кусок мыла. Хотя на этот раз волна подоспела кстати. Окатив меня ещё раз, она вернула мыло прямо мне в руки, и я вцепился в него, как в драгоценный камень. Ещё успел подумать, что здесь мыло действительно ценнее брильянтов и алмазов, совершенно бесполезных на краю земли, в Арктике.

И только с третьей волны, решительно вырвавшей у меня из рук носки, я понял, что стирка — это не тот принципиальный вопрос, ради которого стоит препираться со стихией. Носки исчезли в океанской пене, и больше я их не видел. Не исключено, что они до сих пор плавают по волнам. А может, их проглотила акула? Тогда она, вероятно, поперхнулась.

В общем, стоять там дальше не имело смысла. Так можно вообще без одежды остаться.

Осознав тщетность своих усилий, я снова собрал пакет, мыло и, мокрый с головы до ног, пошёл домой. Знакомый дизелист, которого в посёлке, как было принято, называли только по отчеству — Макарыч, встретился по пути и с интересом посмотрел на меня. Я не нашёл ничего лучше, чем сказать:

— Вот вещи решил прополоскать. Хотел проверить, как оно будет в океанской воде…

Макарыч с уважением покачал головой:

— Интересно… Надо будет тоже попробовать. Наверное, бельё так свеже́е…

И мы пошли каждый по своим делам.

В общем, папино поручение я всё-таки выполнил: постирал вещи в ванне и ничего не потерял. Конечно, не считая носков. Но у меня были запасные.

— Мне кажется, тебе надо найти своего мальчишеского бога, пока ты ещё не стал совсем взрослым, — сказал радист, когда утром я зашёл к нему в фургон. Он стоял на пороге радиорубки, прислонившись плечом к дверному проёму, глубоко вдыхал свежий воздух и смотрел в сторону моря.

— Кого найти? — переспросил я.

— Мальчишеского бога, — повторил Борис. — У каждого настоящего мальчишки он должен быть, сколько бы ему ни было лет. Пока у тебя есть запал совершать открытия, искать, открывать неизведанное, значит, он с тобой. Значит, ты ещё мальчишка, готовый идти вперёд, как бы трудно ни было. Но его обязательно надо найти. Чем раньше, тем лучше. Без этого ты не сможешь жить по-настоящему. Его невозможно ни украсть, ни спрятать, ни взять взаймы. От чужого всё равно не будет толку. Только ты сам можешь его найти. И тогда он всегда будет с тобой — если это, конечно, твой мальчишеский бог, а не чей-то, у кого ты взял его по ошибке.

Я не был уверен, что верно понял его слова, но спросил, чтобы поддержать беседу:

— А как он может выглядеть?

— Да как угодно…

— Это камень, бумага или что?

— Запросто может быть и камень, и бумага, и всё что хочешь. Лишь бы он пробуждал в тебе силу, любопытство и надежду… У каждого мальчишки он есть! Даже если тот не знает. А потом, с возрастом, этот дар уходит. Вот тогда-то и надо бы понимать, что это и где его искать.

— У вас он тоже есть?

— Конечно!

У меня загорелись глаза:

— А что это? И как вы его нашли? Хотя, — одёрнул я сам себя, — это, наверное, секрет?

— В принципе, да, — радист понизил голос. — Но тебе расскажу. Однажды в восемнадцать лет я уехал из дома. До сих пор помню, какой сильный дождь был тогда. Вроде того, что недавно прошёл над нами… Я очень хотел приключений, опасностей, трудностей, с которыми надо бороться… И всё это сбылось, только выглядело не так героически, как представлялось в юности. У меня были друзья, на которых можно положиться. Лучших из них сейчас уже нет. Они всегда уходят очень быстро. А других и не стоит называть друзьями… Мне часто приходилось очень трудно. Но даже в самые тяжёлые моменты, когда я был совсем один и хотелось выть от тоски, я брал карандаш и писал стихи, потом брал гитару, и они становились музыкой… Это всегда помогало, давало силы. И пока ко мне приходят стихи и мелодии, я продолжаю жить. Мой мальчишеский бог там — в стихах, музыке и гитаре.