Иван Падерин - Сквозь огонь

— А почему не потопили? — сердито буркнул кто-то из зенитчиков.

— Вы спрашиваете, почему не потопили? — Генерал чуть задумался. — Со временем будет известно, но сейчас нам ясно одно: мы должны остановить врага своими силами. Сталинград сдавать нельзя! Товарищ Фомин, за примерную бдительность и находчивость награждаю вас золотыми часами, — закончил генерал и вручил часы.

— Спасибо, — сказал Фомин и, спохватившись, исправился: — Служу Советскому Союзу!

На лице Фомина мелькнули зайчики от золотой крышки часов.

«Хорошие часы. Почему я первый не догадался, что эти танки фашистские? Ведь я самый первый заметил их, — подумал Костя и тут же поймал себя: — Жадюга, завистник». И сразу стало стыдно, неудобно перед Фоминым.

— Товарищ генерал! — произнес Костя неожиданно для всех и, вспомнив, что к генералу надо обращаться по всем правилам, забежал вперед. — Товарищ генерал, разрешите обратиться?

Пожарский будто ждал, что Костя подойдет к нему, и встретил его вопросом:

— А ты кто такой?

Но Костя, будто не слыша вопроса, торопился узнать самое главное:

— Папку моего не видели?

Пожарский подумал и, улыбнувшись, ответил:

— Видел.

— Взаправду?

— Взаправду… А он кто у тебя, папка-то?

— Майор.

— А как его фамилия?

— Такая же, как и моя, — Пургин.

— Пургин?! — повторил генерал и, взглянув на Фомина, помрачнел.

В ту же секунду Фомин кинулся к Косте, но Пожарский жестом руки остановил его: молчите, все ясно.

Наступила минутная пауза.

После короткого раздумья генерал, положив руку на плечо Кости, предложил:

— Садись в машину, поедем.

— Далеко?

— Садись, к матери отвезу.

— Мама у меня умерла, а новую я не велел брать, — виновато объяснил Костя, присаживаясь в заднюю кабину.

— Ух какой ты грозный! — пошутил Пожарский и тут же кивнул шоферу: — Едем.

Машина развернулась и покатила к городу.

— До свидания, Костя! — успела крикнуть Надя, держа в руке его книги.

Судьба Кости повернулась на ее глазах так быстро и неожиданно, что она еще не могла определить, хорошо это или плохо. Какое-то мгновение ей трудно было представить себе, что же будет делать Костя у генерала, но, взглянув на Фомина, поняла, что судьба мальчика в надежных руках, что он сегодня же будет отправлен за Волгу.

Провожая глазами машину, Фомин и Надя стояли рядом, не решаясь начать разговор о Косте.

Генерал Пожарский, торопясь на свой командный пункт, чтобы еще раз предупредить все части о коварном замысле врага, думал о Косте. Он хорошо знал майора Пургина, его полк. То, что сообщил ему Фомин, вызвало в нем отцовское чувство к мальчишке, и он готов был сию же минуту дать телеграмму в Москву своей жене, что к ней едет мальчик — Костя Пургин. Но прежде надо было побеседовать с мальчиком, узнать его желание, расспросить о родственниках, посоветоваться… Однако начать беседу с Костей было не так-то просто: машина мчалась по горящим улицам, и мальчик был поглощен тем, что происходило в его родном городе.

Справа и слева — сплошные стены огня и дыма. Временами пламя и большие пучки искр закрывали дорогу. Прищурив глаза, Костя напряженно вслушивался в то, что говорил генерал своему шоферу. А говорил он ему про Костю. Кругом треск, грохот, да еще мотор гудит, и до Костиного слуха долетели лишь отрывки фраз:

— Сейчас в подземелье. Ночью… мальчика на переправу. Передай коменданту… Нет, лично переправь за Волгу…

Костя собрался было возразить: «Я не хочу за Волгу, я хочу к папе!», но в этот момент над головой пронеслось что-то свистящее, ревущее и так быстро, что Костя не успел произнести ни одного слова. Раздался взрыв.

Белый потолок, белые стены, справа и слева койки тоже покрыты белоснежными простынями. Кругом сплошная белизна. Даже лицо спящего соседа такое бледное, что сливается с белой наволочкой. Если бы у спящего не вздрагивали густые черные брови, Костя никогда бы не подумал, что рядом с ним лежит живой человек. У другого соседа на лбу бинты, и они тоже как бы скрадывают его голову. В дальнем углу кто-то застонал.

Отворилась дверь, на пороге показалась женщина в белом халате. У Кости зарябило в глазах, и он закрыл их. Проснувшись в другой раз, Костя определил, что лежит у окна.

Открыл марлевую занавеску и вздрогнул. Снег?! Нет, это не снег. Мелкие хлопья, как снежинки, кружились перед стеклами, оседали на переплетах рамы, заслоняя солнце. Это летел пепел из горящего Сталинграда. «И на улице бело», — с содроганием подумал Костя и отвернулся от окна.

В госпитале было тихо. Сосед с густыми черными бровями уже ходил по палате и, увидев, что Костя открыл глаза, подсел на край койки.

— Солидный ты парень, оказывается. И на перевязках не плачешь.

— На фронте не плачут…

— Правильно, солидно сказано. Вижу, сила в тебе есть. Контузило тебя, бок поцарапан, а ты, как рыба, — без звука. Вот если бы там, в Сталинграде, было спокойно, мы с тобой нашли бы, чем подзаняться.

— А мы разве не в Сталинграде? — встрепенулся Костя.

— Лежи, лежи, — успокоил его сосед и, подумав, пояснил: — Сейчас мы с тобой на отдыхе, в тылу. До Сталинграда, до линии фронта, значит, отсюда километров двадцать — тридцать. Понял? Это Ахтубинский госпиталь. Вот мы где.

— Ахтуба?.. — удивился Костя.

— Да, да, Ахтуба. Солидное место.

— Не очень-то солидное. Я сюда с папой на рыбалку приезжал.

Разговорившись, Костя узнал, что его собеседник, морской пехотинец, был ранен в бою у тракторного завода.

— Вот уже выписываюсь. Пора в батальон, — сказал он, показывая какую-то бумажку.

— А где ваш батальон? — спросил Костя.

— Рядом, тоже на отдыхе стоит. Но скоро опять туда. Там нас ждут.

— Значит, вы уже поправились?

— Как видишь. Три дня стряхивал температуру, а сегодня все в порядке. Только ты не делай так. Стряхивать надо умеючи, иначе врач заметит и греха не оберешься. Потом тебе-то не к чему этим заниматься. Тебе и тут дел хватит.

В палату вошли санитары. Они попросили Костю пройти к врачу.

Едва Костя перешагнул через порог кинобудки, приспособленной под кабинет врача, как со стула встал пожилой мужчина в белом халате. Он приподнял на лоб очки и, как давно знакомый, протянул руку:

— Ну, здравствуй!

— Здравствуйте.

— Теперь ты настоящий фронтовик, — нащупывая пульс и глядя прямо в глаза, говорил врач, — теперь ты можешь на прогулку ходить.

— Можно одному?!

— Конечно, конечно. Ты же самостоятельный парень. Но пока недельки две будем соблюдать строгий режим. Окрепнешь — начнем войну… с мышами и крысами. Их на кухне развелось столько, что возни с ними до конца войны хватит. И не рвись: раз попал на этот фронт, значит, тебе тут место, — шутил врач.