Иван Сабило - Пробуждение

С первого взгляда могло показаться, что Шульгин подвижный и одухотворенный парень. Однако в школе прекрасно знали, что он — соня, что его никто и ничто не интересует и что поэтому у него никогда не было и не будет друзей.

Да и жил он словно бы из-под падки. Школу посещал потому, что никто не позволял ему оставаться дома. А в кино или на каток ходил только потому, что сестра не разрешала весь день валяться на диване. И так далее до бесконечности.

Если бы у него спросили, зачем он живет, вероятно, Шульгин долго бы соображал, что на это ответить. Но таких вопросов никто ему не задавал. И он продолжал свой бесконечный сон без каких-либо замечательных сновидений (иначе мне пришлось бы рассказывать о том, что ему снилось). То есть Шульгин был среди нас, но его могло и не быть, и ничего от этого не изменилось бы в нашем мире.

Кто знает, может быть, мы о нем так ничего бы и не узнали — мало ли в нашем городе таких людей, которые спят даже тогда, когда глаза у них открыты, — если бы не случились одно за другим несколько чрезвычайных событий…

Время подходило к четырем. По широкой улице мимо школы проносились легковушки и грузовики, разбрызгивая к тротуарам намокший снег. Прохожие торопились в помещения, чтобы не мокнуть на асфальте. Школьный народ разбрелся по домам, и только в восьмом «А», где учился Шульгин, — собрание. Тут решают, как помочь ему проснуться.

Пришли к этому стихийно — так часто случается в любом нормальном классе… Говорили о текущих делах: двойки не исправляются, заметки в стенгазету не пишутся, театры коллективно не посещаются, и вдруг маленький Миша Плахов положил голову на руки и уснул.

Заметили. Срочно обнародовали этот вопиющий факт. Все засмеялись, кроме двух второгодников. Разбудили и, пока Миша смущенно улыбался, ему будто на лоб штамп поставили: «Эх ты, Шульгин Второй!»

Этого было достаточно, чтобы нормальный класс во главе со старостой Томой Железной начал обсуждать явление «Шульгин». Долго спорили, как на него повлиять. Оба классных второгодника — Ионин и Аристов — как всегда, молчали — играли в футбол. Наконец удалось прийти к единому мнению: для начала надо затащить его на школьный вечер, посвященный Международному женскому дню.

— Гол, дубина! — заревел Аристов, тараща глаза на Ионина.

— Потише, оседлые, — сказала Тома Железная.

Ребята подождали, пока они там успокоятся, и кто-то сказал:

— Не придет, и говорить нечего…

— Конечно! У нас — своя жизнь, а у него — своя…

— Если взяться как следует, обязательно придет, — сказал Вася Горохов. А Людмила Силич, как всегда, категорически сказала:

— Нужно прикрепить сильного товарища с педагогическим уклоном.

— Стимул нужен, без стимула — невозможно, — перебили ее.

— К нему нужно обязательно прикрепить, — твердила Силич.

— Хватит, — сказала Лариса Витковская. — Просто его нужно как следует встряхнуть. Я где-то читала, как один знаменитый боксер попал в автомобильную катастрофу и перестал говорить…

— Отказал речевой анализатор, — сказал Юра Поярков.

— Ну да, — подтвердила Витковская. — И все думали, что он уже никогда не заговорит. А потом он снова пошел на ринг, там его послали в нокаут, и он заговорил! Так и нашего Шульгина следует послать…

— И кто же это сделает? — спросил коллекционер кактусов Николай Достанко. — Может быть, ты?

— А запросто! — встряхнула короткими волосами Витковская. — Ты же не сможешь?

— Хорошо, что Шульгина нет, — сказал Достанко и взглянул на своих приятелей Зимичева и Пояркова. Те дружно подмигнули. — Будь покойна, дорогая, может, поспорим?

Витковская закусила губу. Она словно бы приценивалась к сопернику, не забывая при этом, что он не один. Было видно, что ей трудно решиться на этот шаг, но и отступить не могла — такой характер. А потому сказала:

— Хорошо, попробуем. Думаю, проиграешь…

— Поддерживаем хорошее начинание, — важно сказал Горохов. А Тома Железная радостно улыбнулась, отразив в своем единственном на всю школу золотом зубе половину учащихся восьмого «А».

Шульгин на собрании не присутствовал, он вообще не любил собраний, а потому не знал, что над его безмятежной жизнью нависла угроза. И не только в лице Ларисы Витковской…

На что рассчитывали трое одноклассников во главе с Достанко? Они довольно скоро определили, что главной слабостью Шульгина является его одиночество. Именно по одиночеству и решено было нанести первый удар.

Поярков надеялся на свой фотоаппарат. Он делал хорошие снимки, но в конце концов ему надоело снимать всех желающих. И, отказывая кому-то, Юра теперь говорил: «Понимаешь, братец, я снимаю только интересных людей — дрессировщиков, капитанов дальнего плавания и нашу буфетчицу тетю Френю… Почему ее? Потому что совсем скоро она станет самым выдающимся человеком в стране: так безжалостно обсчитывает народ — вот-вот превратится в первого у нас миллиардера!..»

Он думал, что после этого никто не станет просить. И ошибся, потому что плохо знал своих сверстников. Стоило школьникам прослышать, что Поярков снимает только «выдающихся», как вдруг все стали требовать, чтобы Поярков обязательно сделал их портрет. Словно бы все в один день стали такими же выдающимися, как тетя Френя.

Поярков сфотографировал самых достойных — чемпиона города по классической борьбе среди юношей Виктора Лусто, круглую отличницу Майю Коновалову и свою одноклассницу Ларису Витковскую — лучшую танцовщицу и хореографа школы.

Но что стало твориться с другими, кого Поярков не считал выдающимися! Они упрашивали, настаивали и даже угрожали. Некоторые вообще обижались: «Ну, чем я хуже твоей Витковской?. Ее снял, а меня так нет? Подумаешь, она танцует! А зато я победительница математической олимпиады и, кроме того, умею вышивать гладью и болгарским Крестом…»

Поярков усмехался и говорил: «Детка, она ногами сделает гораздо больше, чем ты головой».

Слава Пояркова росла. И вскоре все поняли, что он действительно знает толк в людях.

Год назад он сфотографировал десятиклассника. А тот после этого поступил в университет, да еще совершил подвиг — спас тонувшую девочку. Отец девочки, капитан первого ранга, подарил ему кортик, а городская газета под рубрикой «Происшествия» поместила портрет героя, выполненный Поярковым.

Второй случай был еще убедительнее. Однажды на школьном вечере семиклассница Ира Кожухова читала свои стихи. Поярков подошел к сцене с фотоаппаратом. И все поняли: надо ждать событий! Так и случилось — не прошло и месяца, как на весь город по радио прозвучали новые стихи Ирины Кожуховой!