Эмиль Офин - Формула ЧЧ. Повести

Довольная своей выдумкой, Лера с удовольствием надкусила яблоко, ускорила шаги и выбежала из ворот.

Вот тебе и на! А где же Славка? Улица была пустынной, никого. Только мимо прогрохотал грузовик с углем. Неужели ушел, не дождался? Не может этого быть! Лера ещё огляделась, даже наверх посмотрела, будто Славка мог оказаться на крыше.

Над её головой в окне первого этажа метнулась тень, послышался стук чего-то опрокинутого. В окно высунулась растрепанная седая женщина, заголосила на всю улицу:

- Помогите, спасите! Проглотил, проглотил, помирает…

Женщина кричала так страшно, что у Леры захолонуло сердце. Откуда-то появились усатый управхоз и дворник, от проспекта, придерживая на боку кобуру пистолета, бежал милиционер. А женщина в окне вопила истошным голосом:

- Спасите, милые! Задыхается, помирает…

Управхоз и милиционер бросились в парадную, взбежали по ступенькам, и Лера за ними. Дверь квартиры была раскрыта, в комнате поперек кровати лежал ребенок; его тело в короткой рубашонке выгибалось и подпрыгивало, словно в него была вставлена пружина, пальцы на ручонках растопырены, лицо посинело.

- Что он проглотил? - быстро спросил милиционер.

- Игрушечку! Шарик такой пластмассовый, беленький…

- Черт с ним, что он беленький! - гаркнул управхоз. - «Скорую» надо. Телефон есть?

- Есть вон в той комнате!..

- Так чего ж сразу не вызвали? Эх, вы…

Бабка бестолково металась у кровати, причитала, захлебываясь слезами.

Лера не могла отвести взгляд от ребенка; он бился уже слабее, пальчики на руках вздрагивали, глаза закатывались…

В соседней комнате милиционер яростно щелкал телефонным диском, кричал в трубку, зычно повторял адрес. Наконец они с управхозом вернулись в первую комнату и… не нашли там никого.

На кровати белела смятая простыня, подушка валялась на ковре…

Веселый шофер Гриша Бубликов гнал свой самосвал с углем в последний рейс. Стрелка спидометра на щитке приборов показывала 50 - наивысшая разрешенная для грузовиков скорость, а стрелки часов - всего ещё только четверть одиннадцатого. Как тут не веселиться? На целый час раньше вернется домой к жене и дочурке. И между прочим, две ездки сверх плана сделаны.

Город наплывал ровными рядами фонарей, шурша проносились встречные автомобили, мелькали неоновые вывески магазинов. Оживленный проспект остался в стороне; Гриша свернул в пустынную боковую улицу. Прибавить скорость, что ли? А вдруг автоинспектор вынырнет, откуда ни возьмись? Нет, пожалуй, не стоит…

И хорошо, что Гриша не прибавил скорости: внезапно в свете фар мелькнули старуха и девочка с поднятой рукой. Гриша едва успел бросить педаль газа и давнуть на тормоз. Тяжелый самосвал споткнулся, завизжал резиной по асфальту, дернулся вперед-назад и застыл, отдуваясь компрессорным воздухом.

Гриша открыл дверку, заорал:

- Вы что, обалдели - под машину лезете? Жить надоело?.. Да ещё с ребенком!

Девочка схватила из рук бабки ребенка, стремительно обежала грузовик, вскочила на подножку и плюхнулась прямо на сиденье.

- В больницу! Скорей, скорей! Смотрите, он уже синий…

Гриша не стал задавать вопросов. А чего спрашивать? Одного взгляда достаточно; он дал газ. Бабка осталась где-то позади, навстречу рванулась улица, ветер ударил в окно, грузовик с места набрал ход.

- Товарищ шофер, миленький, скорее, скорее!

Скорее? Спидометр и так уже показывает полных пятьдесят. Но даже сквозь шум мотора слышно прерывистое надсадное дыхание ребенка. Эх… Гриша выругался про себя и нажал на акселлератор до отказа.

Мотор ответил басовым гулом, задрожал, завибрировал под ногами металлический пол; стрелка спидометра мотнулась и пошла вправо - шестьдесят… семьдесят… семьдесят пять…

В окно кабины хлестнул заливистый милицейский свисток, за ним второй, третий. Надвигался перекресток - там люди… Рука нажала кнопку на руле, заревел гудок. Гриша знал: его номер записывают на каждом углу, может, уже гонятся на мотоцикле?..

- Скорее, миленький товарищ шофер! Скорее…

Вот наконец и больница - огромный дом на площади. У подъезда - легковая машина. Из дверей с портфелем в руке выходит человек в шляпе; под ней поблескивают очки. Его провожают люди в белых халатах, он им что-то говорит, а они почтительно слушают.

Неожиданно в их кружок вихрем врывается девочка с ребенком на руках.

- Товарищи! Посмотрите, он уже совсем синий…

Человек в шляпе посмотрел. Бросил портфель, схватил ребенка и вбежал в подъезд быстро, совсем как молодой.

За ним устремились остальные. Торопливое хлопанье дверей, топот ног по гулкому коридору, отрывистые возгласы:

- Халат Борису Григорьевичу!

- Свет в операционную…

И вот уже Лера сидит возле белой двери, на которой светится надпись: «Операция. Не входить!»

Женщина в белом халате трясет Леру за плечо.

- Откуда вы его взяли? Где родители?

- Не знаю. Там одна бабушка. Лера машинально называет адрес. Женщина записывает и уходит.

Минуты текут медленно, настороженно. Вокруг тишина, а в ушах у Леры ещё звучат милицейские свистки и рев сигнала, перед глазами маячит покрытое угольной пылью лицо шофера; она его даже не рассмотрела как следует, не поблагодарила даже…

В гулком больничном коридоре медленно текут минуты. Сколько их прошло - две или двадцать?

Дверь, наконец раскрывается. Выходит Борис Григорьевич, за ним люди в белых халатах.

Можно не спрашивать, чем кончилось. По их лицам все понятно, особенно по улыбке Бориса Григорьевича. Он улыбается и в то же время говорит страшные слова:

- Ещё бы несколько секунд - и было бы поздно. Леру окружают врачи, задают наперебой вопросы, гладят по голове, кто-то дает конфету. Зачем ей конфета, что она, Лера, маленькая?

- Он уже в палате. Будет жить до ста лет, отличные легкие, - говорит Борис Григорьевич и вдруг спохватывается: - Мой портфель? Где он?

- В приемном покое. У дежурной сестры, - отвечает сразу несколько голосов.

Врачи, сестры и санитарки следуют за Борисом Григорьевичем будто на параде. А он идет в развевающемся халате, как генерал в плаще. Ясно, генерал, ведь он только что выиграл сражение. Вот бы такого вожатого!

В приемном покое собралась целая толпа. Это бабка, усатый управдом, Славка, Нина Логинова и какой-то милиционер с мотоциклетными очками на фуражке.

К доктору бросается бабка. Её седые волосы совсем распустились, по щекам текут слезы. Она хватает руку Бориса Григорьевича и норовит поцеловать её.

- Позвольте, позвольте, - сердито говорит Борис Григорьевич и подталкивает вперед Леру. - Вот её благодарите.

Лера смущенно отводит глаза и вдруг замечает в дверях лицо, измазанное угольной пылью.