Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

Хозяин побежал за Белушкой, поймал ее на руки и внимательно осмотрел ее глаза. Слава богу, глаза как глаза — очень черные. Он опустил курочку на землю и подбросил ей еще пищи. Она продолжала клевать, всё так же нервно, хлопотливо и — мимо цели. Он сыпал еще и еще, чтоб курочка насытилась.

Но, истратив впустую целое решето маиса, он так и не понял, в чем дело: другие курицы склевывали зерно под самым Белушкиным клювом, беспомощно тыкавшимся в землю. В чем дело, господи? Может, кто из соседских шалунов угодил ей камнем в голову? Ну, дай срок, попадись только в руки… Но причина была страшнее: курочка слепла.

Бедняжка тоже не понимала, совершенно не понимала, что с ней творится. Куда девались светлые дни, когда она пряталась от солнца под ветвистым питанговым деревом, растущим во дворе? Солнце грело, правда, по-прежнему, но светить почему-то перестало. И стало как-то трудно различить, где же свет, а где тень…

И вот как-то раз на рассвете, когда все куры вставали с насеста, курочка тоже открыла глаза и ничего не увидела. Всё кругом было черно. А она, маленькая и беззащитная, сидела одна-одинешенька в этом черном кругу, затерянная в несуществующем мире, ибо мир вдруг исчез, и только она необъяснимо продолжала существовать в тени небытия. Она так и осталась сидеть на своем насесте, увядшим, притихшим комочком, почти не страдая, потому что чудесное ясновидение инстинкта не объяснило ей, что она жива и обязана жить дальше, вопреки тому, что окружающий мир погрузился во тьму.

Однако — жестокий закон жизни! — все чувства были в ней начеку и даже острее, чем прежде. Она услышала, как другие курицы, весело кудахтая, попрыгали с насеста. Она, бедняжка, тоже прыгнула — в пустоту, и ударилась о невидимый пол клювом, лапками, грудью — сразу всем телом. Тщетно вытягивала она шею, чтоб проложить себе путь меж тенями. Она хотела видеть, видеть день! Чтоб приветствовать его, как другие…

Ласковые руки хозяина подняли ее с полу.

— Бедняжка слепа, Инасия!

— Ну да?

В раскосых глазах плотника — мы забыли сказать, что он был плотник — набухли две толстые слезы.

Ранехонько поутру, всегда в одно и то же время, он насыпал в руку маисовых зерен и кормил слепую курочку. Растерянные нервные удары маленького клюва больно кололи покрытую мозолями ладонь. Но он улыбался. Потом относил ее к тазу, и она пила, стоя лапками в воде. Прохладное прикосновение воды напоминало ей, что время утолить жажду; она торопливо склоняла шею, но не всегда клюв попадал в воду: много раз, в отчаянии от долго подавляемой жажды, она засовывала в воду всю голову и потом встряхивала на ветру мокрые перья. Бесчисленные капли разбрызгивались по рукам и лицу плотника, склонившегося над тазом. Эта вода была для него благословенной святой водой, которою какое-то жалостливое и доступное для всех божество лечило самые главные недуги. Он испытывал чувство скорбного торжества, горестной победы над несчастьем необъяснимым, неоправданным, от ласкового прикосновения этих водяных капель, которых он не смахивал и не вытирал, которые так и высыхали у него на лице. Он не изучал ни психологии, ни литературы и потому не мог бы дать логического или образного объяснения своему чувству — просто ему так вот было хорошо.

Утолив курочкину жажду, он относил ее в маленький загончик под проволочной сеткой, который соорудил специально для нее, потому что другие курицы обижали Белушку. Под вечер он снова кормил и поил ее и оставлял на маленьком насесте, внутри загончика, одну.

Поскольку клюв и когти у слепой курочки находились теперь больше в бездействии, они стали вдруг как-то странно расти, и обладательница крюка на голове и крючьев помельче на лапах приобретала вид какого-то фантастического существа. Кроме того, этот странный рост мешал ей ходить, есть и нить. Хозяин заметил эту новую беду и время от времени срезал ножницами это роговое излишество.

Между тем курочка снова чувствовала себя почти счастливой. У нее сохранились нежные воспоминания об исчезнувшем солнечном свете. На заднем дворе она могла свободно гулять, ориентируясь по сетке своего загончика, на которую натыкалась. Она привыкла также прятаться от солнца в своем одиноком жилище. Несмотря ни на что, у нее оставалась свобода, эта маленькая свобода, которая необходима для слепого существа. И еще оставался маис. Она не понимала и не старалась понять всё это. Ее лампадка погасла — и всё. Кто ее задул — не стоит выяснять. Но было обидно, что нельзя видеть этого петуха с такими красивыми перьями. Нельзя слышать больше его задорное «ко-ко-ко». Неблагодарный…

Но вдруг события круто изменили свой ход.

— Подавай!

— К воротам!

Мальчишки были маленькие и смеялись, в восторге от этого оригинального футбольного матча, не сознавая еще всей его жестокости. Курочка, тихая в своей темноте, покорно сносила неудобство этих странных полетов в воздухе и не рвалась из рук малышей, перебрасывающих ее из стороны в сторону, как настоящий мяч, в спортивном азарте.

Плотник не стал выяснять, почему его слепушка оказалась на улице. Он двинулся на мальчишек, сам слепой от гнева. Кнут взвился и огрел под коленку одного из шалунов. И длинная кожаная лента свистела из стороны в сторону, пока детишки не разбежались, одни — смеясь, другие — хныча, и все — отчаянно ругаясь.

За учиненный скандал плотник попал в участок. Когда его выпустили на следующее утро, он был в бешенстве. Пришел домой весь красный, задыхаясь.

— Где курочка, Инасия?

— Пойди взгляни на свою курочку.

Он нашел ее во дворе, лежащую на боку, мертвую… Со всех сторон валялись перья, доказательство того, что бедняжка защищалась и сражалась с врагом.

У мужа сделалось такое лицо, что жена вылупила глаза от страха:

— Это не я, нет! Это лис, наверно…

— Ты видела лиса?

— Нет, я спала! Я не слыхала!

Вместо ответа плотник ударил жену в морщинистое лицо так, что она пошатнулась и чуть не упала, а выпрямившись, не стала ждать повторения и бросилась вон, крича:

— На помощь!

Плотника опять забрали в полицию. Когда он вышел оттуда на следующее утро, гнев его перешел все пределы. Он вынашивал планы страшной мести лису. Все лисы — отчаянные пьяницы. Он выставит на ночь во дворе таз с водкой. Когда зверь опьянеет, он его убьет. Медленно и верно… С удовольствием!

С вечера он приготовил эту любопытную ловушку и стал ждать. Часов так в восемь его стало клонить ко сну, и, уставший от бессонной ночи в участке, он задремал. Но точно в положенный час он проснулся: у входа в курятник, под молочным светом луны, возле таза с водкой, тихо шевелилось какое-то круглое пятно. Он приблизился со всей осторожностью, пригнувшись, как вор, быстрым взглядом окинув окрестность и взвешивая малейшую возможность к побегу врага, готовый в ту же секунду принять меры. И остановился… Лис был маленький, с большим пышным хвостом.