Жоржи Амаду - Где пальмы стоят на страже...

Жозе Тапуйо был темнолицый, костистый, сильный человек, с широким и мрачным лицом, к которому странно не подходила внезапная робкая улыбка. Проданный в пятнадцать лет бродячему торговцу, вернее, обмененный на топор и фунт пороху, он вошел в цивилизованный мир через черный ход социальной несправедливости, чьи двери так широко раскрыты для таких, как он. В раннем детстве был он захвачен в плен вражеским индейским племенем, которое и продало его уже знакомому нам Фелипе Арауаку, в то время занимавшемуся торговлей. Спокойный, молчаливый индеец понравился Фелине, и он привез его из далеких тех мест, чтоб сделать главным своим помощником на маленькой плантации, которой владел. Так Жозе Тапуйо стал собственностью Арауаку и старой Бертраны. Когда привезли маленькую Бенедиту, он сразу привязался к ней, как к дочери. Редко бывало, чтоб он, вернувшись с рыбной ловли или из лесу, не принес девочке какого-нибудь подарка — плоды, цветок «мари-мари», веточку тамаринда из самой чащобы. Он обычно прятал подарок у себя и, улучив удобный момент, незаметно совал в руки девочке, с едва проступившей на неподвижном лице улыбкой и со словами:

— Возьми, это тебе…

Дома он помогал ей по кухне, рубил дрова и мыл посуду. Когда она плакала, на бесстрастном и неподвижном лице его изображалось замешательство и, не умея выразить лучше то, что у него в душе, он говорил своим глухим, жестким голосом, в глубине которого слышалась странная мольба:

— Не плачь…

Чувствовалось, что он ненавидит старую Бертрану. Сквозь непритворенную дверь он не раз видел, как жестоко избивала старуха свою маленькую служанку, и в глазах его зажигались зловещие искры. В первый раз он хотел было ринуться в комнату и придушить жестокую хозяйку на месте, но потом раздумал, вдруг оробев. Дикая и чистая натура его отступила, житель дремучих лесов, проснувшийся в нем, испугался первого резкого столкновения с «цивилизованным миром». Но старуха, случайно взглянув в ту сторону, прочла угрозу в глазах индейца и в свою очередь испугалась. Рука ее, держащая бич, застыла в воздухе, и, крестясь вслед медленно удалявшемуся слуге, она забормотала:

— С нами крестная сила!.. Изыди, сатана!..

Тем временем Жозе Тапуйо думал трудную думу, медлительно ворочая тугими своими мыслями. Он решил спасти несчастного ребенка от этого печального существования. Привязанность индейца к девочке не прошла мимо старой Бертраны, которая сразу же насторожилась…

Бенедита, как все существа, не знавшие ласки, вначале относилась с недоверием к дружбе индейца, но в конце концов приняла ее. Она сама не могла бы сказать, что испытывала к этому угрюмому взрослому человеку — интерес, привязанность или страх, потому что страх был основным чувством, с первых сознательных лет поселившимся в сердце девочки. Она называла его «дядя Жозе» и при встрече, по детскому обычаю здешних мест, просила «благословить», глядя ему в лицо с боязливой печалью и протянув худенькую ручку ладонью вверх, словно за милостыней:

— Благословите, дядя Жозе!..

В жизни ее, темной, как клетка из толстых железных брусьев, дружба индейца была маленьким случайным окошком, через которое проникал тоненький и слабый луч света, прозрачный, как крыло бабочки.

А Жозе между тем окончательно решил избавить ее от старухи.

Трудность состояла в том, чтобы привести свой план в исполнение, не оставив никакого следа, никакой зацепки для поисков, сделать так, чтоб девочка исчезла из дому мгновенно и незамеченно и чтоб при этом никто не смог заподозрить его участия в этом исчезновении… От девочки не укрылось, что дядя Жозе, и всегда-то молчаливый, в последнее время совсем погрузился в молчание…

Как-то ранним утром Жозе Тапуйо вышел из дому как обычно. Был час рыбной ловли. Ведя свой индейский челнок, он греб легко и сильно, в рассеянности глядя на великолепный пейзаж, открывающийся взору. Он плыл вблизи берега, не обращая внимания на рыб, чуть не выпрыгивающих из воды у него на глазах, под самым гарпуном, прислоненным к борту. Внезапно, в том месте, где никакие другие глаза, менее привычные к буйному пейзажу амазонских берегов, не различили бы ни малейшего просвета в плотной стене леса, подступившего к самой воде, он резко повернул лодку, орудуя вместо руля большим плоским веслом, в узенький проток, скрытый за густозеленой завесью. Послушная сильной руке, легкая лодка прошла под сводом низких веток, клонясь на сторону и зачерпывая воду. Пригнувшись на дне своей пироги, Жозе, одним ударом весла, вывел ее в узкий рукав реки.

Прорвав первую и самую крепкую завесу сплетающихся листьев, челн вышел в дикое озерцо, расползшееся в лесной глуби после разлива. Затопленный лес стоял, выступая из воды высокими, стройными, с морщинистой бурой корой, стволами, темными и спокойными, как стражи царства мертвых. С высоких веток свисали, подобно причудливым плюмажам, живые нити разной толщины и длины, от тоненьких вьюнков до толстых лиан, отражаясь в этих недвижных черных водах бесконечными змеиными извивами. Другие лианы тянулись с ветки на ветку, от ствола к стволу, перепутываясь и перекрещиваясь наверху, как корабельные снасти. Растения-паразиты пышно разрослись на стволах и ветках; густые мхи большими зелеными пятнами легли на бурую кору. Там, наверху, зелень образовала толстый свод, и печальная полутьма, разлитая под ним, соединясь с глубокой тишиною мрачного этого места, придавала мертвому озеру нечто зловещее.

С ловкостью, присущей племени тапуйо, Жозе плыл всё дальше, ведя свою пирогу причудливыми зигзагами меж всех этих торчащих из воды стволов, не задев ни одного из них.

Он положил весло на дно лодки и, хватаясь то за какую-нибудь лиану, то за низко повисшую ветку, то за выступ ствола, продвигался толчками и рывками, иногда и сам ложась на дно, чтоб не ударить голову обо всё это хитросплетение.

Внезапно что-то, казавшееся на первый взгляд одной из всех этих лиан, повисших направо и налево, только лишь, быть может, потолще других, что-то случайно задетое краем лодки резко раскрутилось на полусгнившем стволе старого, поваленного наводнением дерева и просвистело в воздухе в сторону индейца. Это была исполинская сукуруж у, самая страшная змея Нового Света. Жозе, увидевший ее, лишь когда она взвилась для прыжка, едва успел, оттолкнувшись от ближайшего ствола, отвести лодку немного назад. Но от резкого толчка он потерял равновесие и, ударившись о корму, сел в лодке.

Прыжок змеи был хорошо рассчитан: он почувствовал, как тело ее пронеслось почти вплотную мимо его лица.

Едва лишь, однако, бросил он взгляд в ту сторону, где словно плыла в воздухе змея, как она вся грозно напряглась, выгнув шею, выдвинув раздвоенный язык, со злобной угрозой глядя на человека, уже крепко обвившись хвостом вкруг другого палого дерева. Жозе схватил весло, готовый поспешно отступить. Змея, увидев, что противник взмахнул какой-то ветвью, почувствовала себя в смутной опасности и, еще более ярясь, изо всей силы взвилась в воздух. Но челн, гонимый крепким веслом, уже отплыл от места опасной встречи. Просвистев блестящей стрелой вдогонку, змея впилась в острый борт кормы и, укрепившись, метнула свой могучий хвост в сторону индейца, обвив кольцом его руку, держащую весло, поднятое в эту секунду для защиты. И, подняв голову, рванула свое тело с раскрытой шипящей пастью прямо в лицо Жозе. Правой рукой защищая лицо, Жозе ловко схватил левой яростно ускользающее тело, и яркая живая спираль билась теперь в сильных пальцах человека, которые опасность сделала железными, как клещи.