Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

Зинаида Васильевна остановилась незамеченная. До нее доносились обрывки разговоров:

- Да не уйдет она на пенсию!

- А говорят, уходит…

- Ребята, а кто первый про это слышал?

- Ага, и от кого?

- Вчера, возле учительской Макар Андроныч сказал: «Может случиться…»

- Ребята, вдруг мы станем просить: «Не уходите», а она вовсе и не собирается!

- Ну, вы идите, идите. Вперед!

Две девочки вошли в подъезд. Оставшиеся ребята на минуту притихли. Потом как-то сразу, точно по команде, все взгляды устремились вверх, и ребята закричали хором, довольно стройным:

- Ксения Николаевна, не уходите от нас! Мы вас не отпустим!

В это мгновение Котова увидела в окне второго этажа Ксению Николаевну. У той был недоумевающий вид: по-видимому, сквозь двойные рамы она не слышала, что кричат ребята, и не понимала, что происходит. Обернувшись к девочкам, стоявшим за ее спиной, она о чем-то спросила их, потом отошла от окна.

Ребята, посовещавшись, повторили громче, скандируя:

- Ксения Николаевна, не у-хо-ди-те от нас!

И вдруг внизу, на пороге подъезда, появилась Ксения Николаевна. Ребята подбежали к ней.

Ксения Николаевна сказала:

- Это какой умник такое придумал, а? Я собираюсь на будущей неделе в школу прийти, поправляюсь изо всех сил, а вы меня пугаете страшным ревом и весь дом заодно… Навещайте меня, пожалуйста, только не все сразу. Хорошо? А теперь по домам!

Но ребята смотрели на нее и не уходили. И Котова тоже смотрела на Ксению Николаевну со странным чувством.

Ксения Николаевна не показалась ей поздоровевшей. У нее было желтоватое, пожалуй, отекшее немного лицо. Она выглядела постаревшей. И, однако, в эту минуту Котова, здоровая и двадцатитрехлетняя, желала бы быть на ее месте! С необыкновенной остротой ощутила Зинаида Васильевна: «В моей жизни этого не будет…» Да, если все сложится наилучшим образом, если Андрей Александрович останется директором, если он от всех ее защитит, - все равно и тогда этого в ее жизни никогда не будет… Так вот не придут ребята под ее окно. Никогда!

И на мимолетное, но не изгладившееся потом из памяти мгновение Котова почувствовала поистине физически, как зыбко ее положение в жизни. Зыбко до тошноты. До отвращения к себе. Потому что ее не любят. Ни взрослые, ни дети - никто. Она пошла против коллектива, и этого не простят.

Когда Ксения Николаевна ушла, кто-то из ребят заметил Зинаиду Васильевну. Все разом повернулись к ней затылками и рассеялись с немыслимой быстротой, точно провалились сквозь землю. Тогда, с растущим отвращением к себе, Зинаида Васильевна выхватила из сумки письма, которые несла на почту, и яростно и брезгливо стала рвать в клочья над урной свои лицемерные жалобы…

Это продолжалось минуты три. Потом она опомнилась и уцелевший конверт опустила в почтовый ящик.

Хотя в школе никто не сообщал ребятам о дне суда над Шустиковым и Костяшкиным, в зале суда, где слушалось их дело, оказалось немало старшеклассников. Каждый из них, приоткрывая дверь в этот зал, испытывал робость, но тут же обнаруживал, что здесь одни только свои ребята, и мигом осваивался. Аудитория в самом деле подобралась совершенно такая, как на школьном комсомольском собрании.

Ребятам приходилось читать в газетах, что на судах присутствуют представители общественности. Но они не предвидели, идя в суд, что этой общественностью сами же и будут: незнакомых людей можно было здесь насчитать не больше трех-четырех.

Перед самым открытием судебного заседания (дело Шустикова и Костяшкина слушалось в это утро первым) в зал вошли Андрей Александрович, Зинаида Васильевна, Ксения Николаевна, классная руководительница 8-го класса, где учился Костяшкин, Наталья Николаевна и новый завуч. Они сели в одном из первых рядов.

Директор не осматривался по сторонам, так что неизвестно было, заметил ли он, что здесь столько учеников его школы. Но вот, оглянувшись, он говорит что-то Зинаиде Васильевне. Вероятно, это замечание, потому что Котова отвечает торопливо и с таким выражением лица, точно винится и - в еще большей степени - недоумевает. Ребята с легкостью расшифровывают «язык жестов» - по ее расчетам, их никоим образом не должно было здесь быть…

На сцену вышли судья с заседателями, и сразу исчезло сходство со школьным собранием. Те, кто на школьных собраниях сидел в президиуме, сейчас встали вместе со всеми. И уже ввели милиционеры одного за другим Шустикова и Костяшкина.

Две женщины, сидевшие впереди и немного правее Валерия, подались вперед и стали вглядываться в подсудимых - жадно и в то же время скорбно. Потом отклонились к спинкам стульев, и та, что моложе, сказала другой:

- Мой похудел. А ваш?..

- Осунулся, - ответила женщина с крупным бледным лицом и, как промокашку к кляксе, приложила к краю глаза уголок пестрого платочка.

Но Валерий не сказал бы, что Шустиков и Костяшкин особенно переменились. И держались они довольно непринужденно, хотя Костяшкин казался более подавленным.

Обвинялись Шустиков и Костяшкин в том, что за несколько дней до Нового года, в десять часов вечера, на 2-й Мещанской улице ограбили гражданина Куницына. Сам гражданин Куницын, низенький человек лет пятидесяти, показал, что два молодых человека остановили его, когда он шел домой, и попросили дать им денег. По словам потерпевшего, он вначале решил, что молодые люди по какому-то недоразумению оказались без денег на проезд, и протянул им рубль. Но в ответ на это один из молодых людей (гражданин Куницын указал на Шустикова) выразился совершенно нецензурно и потребовал отдать все деньги, какие имелись у него в наличности.

- Я подчеркнул, - продолжал гражданин Куницын, - что предложенный рубль составляет в настоящую минуту все мое достояние. Тогда, по знаку Шустикова, Костяшкин вынул складной нож. Угрожая им, меня заставили свернуть в безлюдный переулок.

В безлюдном переулке Костяшкин угрожал ножом гражданину Куницыну, в то время как Шустиков снял с него часы марки «Победа». По мнению потерпевшего, вдохновителем преступления явился Шустиков, хотя холодное оружие находилось в руках «другого молодого человека».

И Шустиков и Костяшкин сознались в преступлении. Они рассказали, что им необходимо было отдать карточный долг. И, чтобы добыть деньги, «пришлось» - так сказал Шустиков - идти на грабеж.

- И на Новый год ни копейки не было, - вставил Костяшкин.

Может быть, это была мысль вслух; может быть, он приводил смягчающее обстоятельство.

Перед судом прошли те, кому подсудимые вернули долг, продав часы гражданина Куницына в скупочный пункт. Они были вызваны сюда в качестве свидетелей. Первый из них был щегольски одетый человек средних лет, который ахал, что случилась такая беда, стыдил подсудимых и уверял, что Шустиков мог повременить с возвратом денег до тех пор, пока смог бы их заработать честным трудом. Сам он, впрочем, не трудился и имел судимость за мошенничество. Второй свидетель не строил из себя благородного человека. Он, видимо, был сильно напуган вызовом в суд, который неприятно приплюсовывался к двум приводам в милицию, бывшим у него раньше, и дрожал в самом буквальном смысле этого слова.