Ксения Львова - Настойчивый характер

Немцев как зальется… А она своим мелодичным голоском и с таким ехидным смехом:

- Это не формовщик, а артист хора Пятницкого. Вот я не знала,. Надо будет директору сказать.

И скрылась, хлопнув дверьми так, что стекла задребезжали.

После этой глупой хитрости с ее стороны у всех понизилось самочувствие, и мы решили лечь спать.

Когда я уже улегся, тихо приближается Ученый и говорит:

- Если хочешь застать Антона живым, иди завтра в больницу обязательно. Не хотел тебя расстраивать, как близкого друга, но приходится. Нам с Гришей сиделка сказала…

Я решил назавтра прямо с завода идти к Антону.

Нас с Петром Иванычем беспрекословно пропустили в больницу. Это даже удивило меня. Но больше испугало, - ведь всем известно, что в больницах немедленно пропускают только к умирающим.

Мы взяли с собой много ‘продуктов для Антона от лица группы. В этот период каждый из ребят отдавал все свои сбережения для покупки диетических продуктов Антону. И сиделкам доплачивали, чтобы у них прибавлялось энтузиазма ухаживать. Но пришлось все продукты оставить в проходной - врач не разрешил.

Входим… Если бы сестра не указала, я бы не узнал, что это лежит Антон. Волос обрит, лицо с кулачок. Глаза раньше были маленькие, синие-синие, такие бойкие всегда… И что же? Они стали неузнаваемо большими, без всякого цвета, и такой жалобный у них взгляд! Смотреть так может только старик, но не Антон, которому семнадцатый год. Руки выложены поверх одеяла. Желтые, как воск. Нас с Петром Иванычем о‹н вовсе не замечает, потому что смотрит бесцельно в потолок.

…Я взял себя в руки и с трудом выговорил:

- Здорово, Антон…

Он промолчал, совершенно как неживой. У меня даже мурашки по спине побежали.

«Что же это? Что же это? Ведь это немыслимо!»

Вдруг он вперил взгляд прямо в меня и безмолвно смотрел минуты три. После потянул руку к Петру Иванычу, взял его руку и положил себе на грудь.

У Петра Иваныча слезы градом. Антон шепчет:

- Ты чего, дурачок?.. Садитесь оба… соскучился… Побудьте… со мной.

- Как ты себя чувствуешь, Антон? - решился я спросить. - Скоро ли подымешься?

Он пошевелил головой и закрыл глаза.

Прошептал: «Работаете?»

- Работаем, Антон. По двадцать, по двадцать пять опок формуют ребята.

Он шепчет:

- Война…

Я понял его.

- Не беспокойся. Все ребята сознают.

- Петя, - позвал он тяжко. - Петя… Помнишь Лягушу?

Спрашивает, а руку бедного Петра Иваныча своей придерживает.

- Пом… ню, - всхлипнув, вымолвил Петр Иваныч.

- Сестра говорит… я в бреду какую-то лягушку звал… Мы его, Петя.., обязательно найдем… И заживем!.. Брось реветь.

Петр Иваныч еще пуще. А врач в белом халате стоит в дверях и мигает нам.

Антон забылся и не услышал, как мы вышли.

- Скажите, товарищ врач, - обратился я, - он выживет?

- Какие вы вопросы ставите. Я не бог. Делаем все, что -возможно. Болезнь брюшной тиф ужасно тяжелая. Но организм молодой. Надежды не теряем.

Я стиснул зубы, и с мыслью, что последний рад видел Антона, вышел из больницы.

- Удивительно, Павка, как он на Лягушу стал похож, - тарахтел по дороге Петр Иваныч. - Ну, точь в точь Лягуша, когда мы его под забором нашли на станции Арысь…

- Помолчи, Петр Иваныч, ради бога. Не до твоих мне разговоров.

«Насколько несправедливо построена жизнь, - думал я, идя из больницы. - Только нашел большого друга, и уже теряешь его…»

Жизнь без Антона показалась мне исключительно тусклой. Ребята, училище, завод, - все, все скучно и не радует.

На фронт! Вот моя единственная цель… Прощай, Антон! Прощай, друг, навеки!

Шли дни…

Человек вспоминает перед решительным шагом всю свою жизнь. И я, вернувшись с завода в тот памятный день, лег на койку и отдался воспоминаниям. Но разве у нас в комнате дадут человеку спокойно полежать?

- Ну-ка, Федя, сочини чего-нибудь, - послышалось.

А Немцеву того и надо. Над самым моим ухом он принялся своим писклявым голосом вытряхивать новости, собранные на кухне, по квартирам мастеров.

- Привезли телячьи головы. Готовьтесь целую неделю есть холодец… На квартире у мастера Ивакина разорвало водосточную трубу, утонуло пять крыс… величиной с собаку.

Ему ничего не стоит и на международные темы.

Объявляет запросто:

- Папа римский бежал из Рима в Индию вместе со

своей ключницей. Эта ключница изумительно стряпает пироги с морковью, а папа их обожает еще больше, чем макароны.

- Фу, какая чушь, - не выдерживает Лукьянов. - Ставь точку, Федор, хватит.

Однако нашего Федю не так-то легко остановить.

- На Алайском базаре появилась медведица с медвежонком. Эта медведица гадает на картах, предсказывает настоящее, прошедшее и будущее… В Голландии отливают самолеты из чистого стекла… У Павла Коплика нержавеющая ложка.

Услышав свое имя, я попросил, чтобы не касались меня.

- Я вас не трогаю и вы меня не трогайте. Дайте хоть спокойно полежать.

- Ты, Павел, стал слишком нервный, - веско заметил Ученый. - Прописываю тебе соленые ванны с лавровым листом три раза в день: утром, в обед и вечером. А насчет нержавеющей ложки, - обратился он к Немцеву, - ты ошибаешься. Если ее поникелировать, она уже не будет нержавеющей.

И пошло. Я знал по опыту: поскольку ввязался Ученый, прозванный так за умение авторитетно рассуждать на любую тему, конца спору не жди, а поэтому сунул голову под подушку. Но и сквозь подушку ввинчиваются в самое ухо бас Ученого и пронзительный, сверлящий, как! свисток, голос Немцева.

- Попробуй, Федор, ее нагревать. При нагревании тело изменяет свои свойства, и она станет ржаветь.

- А я тебе говорю - не станет.

- Брось со мной спорить, варвар. При нагревании…

- Уйди ты с нагреванием. Я говорю - она вообще не ржавеет.

- Брось спорить, про нержавеющие зубы слыхал? Они во рту нагреваются и все-таки не ржавеют. Оттого, что они не никелированные. А ложку Коплика поникелируй, положи в горячий суп и увидишь, что из нее получится.

Я заткнул уши и в наступившей тишине стал думать… Где мои родные? Отец на фронте, писем нет восемь месяцев. Мать была в эвакуации, осталась ли жива? Писем из Краснодара еще никто из ребят не получал. Пока, один брат Гриша у меня остался… Он младше меня только на год, недавно ему пошел пятнадцатый. Если я уеду, он тут не пропадет, будет работать и учиться. Я поступлю в танковый корпус, и через два-три месяца ребята узнают из газет о новом герое. Там будет напечатано: «Танк был объят пламенем. Но башенный стрелок Кон-лик Павел Филиппович не растерялся. Отстреливаясь от численно превосходящего врага, он вывел свою машину из окружения. За проявленную доблесть боец Коплик награжден орденом «Красная Звезда». После этого и директор, и мастер, и Гриша, и все ребята простят мне мой побег. До награждения никому писать не буду… Но Антон… Простит ли Антон?..