Виталий Коржиков - Пусть посмотрит в глаза граница

Щербаков, осмотрев друзей, выходивших в урочный наряд, поставил задачу - проверить по пути место сработки - и, довольный тем, как подтянуто и ладно пошли его пограничники, вернулся к ребятам, уверенный в том, что всё на линии будет в порядке.

А старшина, проводив взглядом солдат, уже бегущих к «газику», заметил:

- Вот так и будет: у них - служба, у Волкова - кухня. А у олешка - старшина.

- Ну ладно, ладно! - сказал спокойно Щербаков. И спросил: - Ягод-то Волков набрал?

- Ягод я набрал. Жаль, что морковка в тайге не растёт! - отозвался Волков и пожаловался: - Ни в тайге, ни в совхозе, ни на базаре. В борщ класть нечего!

Старшина промолчал, а Щербаков улыбнулся:

- Ну морковки нет, так угостил бы гостей нашим пограничным компотом, а? - и, приглашая всех за собой, пошёл к столовой.

При слове «угостить» притихший было щенок дёрнул ушами, издав громкое «гав», подпрыгнул на всех четырёх лапах и радостно посмотрел на Волкова.

А Волков взял на руки оленёнка и понёс его к кухне.

- Во история! Вот тебе и история! - снова сказал Ломоносов.

Ребята дотягивали из кружек пахучий, приправленный для бодрости лимонником компот и смотрели, как за открытой дверью Волков рубил лежавшую на колоде здоровенную говяжью кость, а щенок зло потявкивал, оттого что нахальный топор так и отхватывал от неё целые вкусные куски. Кость становилась всё меньше и меньше!

Стук ударялся в сопку, отлетал от неё и уже коротко аукал где-то на другом конце земли - за червонными от заката соснами, за голубым небом с пряным осенним воздухом.

- Хорошо-то как! - с удовольствием сказал Ломоносов, звонко опуская кружку на стол, будто впервые увидел эти, в соснах, горы, и небо, и такой бесконечный закат… Потом, опомнившись, ухнул: - Большое пионерское спасибо! - и ещё раз, захватив ладонью затылок, повторил, налегая на «о»: - Хорошо!

- Это точно, хорошо! - согласился Щербаков, поднимаясь из-за стола и выходя во двор.

Он, а за ним ребята оглянулись, принимая эту тихую вечернюю красоту…

Только Иван Кузьмич, быстро глянув из-под очков суховатыми глазами, вздохнул:

- Обыкновенно…-и глухо, будто сам себе, сказал: - Тут и красота, и пограничные истории… А вот у меня с английским и с историей - история.

- Это как же? - спросил Щербаков.

- Так просто нет истории - и всё, - развёл руками Ломоносов, глядя вверх на лёгкие загорающиеся облака.

Иван Кузьмич жёстко скосил на него глаза.

А Мышойкин-младший подчёркнуто поправил:

- Не истории, а историни! - и посмотрел, понравилась ли остальным его поправка.

- Да всё одно - истории! - возразил Ломоносов.

- Почему же? - переспросил Щербаков.

- Министерство не прислало…-усмехнулся Мышойкин.

- Так отправить министру телеграмму. Спросить,-сказал Ломоносов.

Щербаков с любопытством посмотрел на него: капитану решительные люди нравились.

- Министру…-Иван Кузьмич усмехнулся.-Быстрый ты. Скромности бы тебе поболее. А то всё вопросы да вопросы!

- А чего ж тут нескромного? - пожал плечами Ломоносов.- Интересно, вот и спрашиваю.

- Ну мне, может, тоже многое интересно, а я вот вопросов не задаю! - суховато сказал Иван Кузьмич.

- Было б интересно, так спрашивали бы! - вздохнул Ломоносов.

Иван Кузьмич вздрогнул, лицо его вытянулось, а Щербаков перевёл взгляд с учителя на ученика: спор тут, видимо, шёл давний - и качнул головой:

- Да, с историей-то действительно нехорошо. - И вдруг, подумав, сказал:-А может, пока вам самим? А если что, и я пригожусь, лекцией помогу!

- Да мы сами…-ответил Иван Кузьмич и тут же вздохнул: сам-то он уже попробовал! Стал рассказывать про рабовладельческий строй, так тот же Ломоносов, вместо того чтоб выслушать и ответить, говорит: «А по моему разумению, рабовладельческого строя могло и не быть. Всё ведь с первого раба пошло. Кабы никто - хоть умри - не согласился стать первым рабом, так и не было бы ни второго, ни третьего. Вот и строя бы не было!»

- Ну, если что, всё-таки зовите,-предложил снова Щербаков и в радостном воспоминании вскинул чёрные брови: - Я ведь знаете где вырос? На Чёрном море! А там всё - история! Песок - история, камень - история: Савмак рабов на восстание поднимал! Древние греки города строили, руно искали! Одиссей плавал! Черепок - история; бычки и камбала - история! - с гордостью выложил он.

- Ну уж, бычки и камбала,-усмехнулся Иван Кузьмич.

- А что ж,-спохватился Щербаков,-что тут удивительного? - И сказал: - Ныряли мы там с друзьями, доставали амфоры, откапывали древние якоря…

- Как Шлиман,-с завистью вздохнул Алёша.

Щербаков рассмеялся и наклонился к нему.

- А однажды вытащили с затверделой глиной обрывки древней сети, прямо с рыбьими костями. Историки набежали, ухватились - и всё в музей! История, говорят.

Иван Кузьмич слушал с иронией. И Щербаков, чувствуя это, сразу настроился на серьёзный лад:

- Древние греки хорошо рыбу ловили. А пока её найдёшь да выловишь - особенно в шторм - целый подвиг! Тут тебе и трусость и мужество. Хоть легенды слагай.

- Ну, не об этом они легенды слагали. Вон какие великие государства и подвиги Гомер описывал! - В очках Ивана Кузьмича отразилось красное заходящее солнце.

- А какие государства? - тут же словно прикинул всё на глазок начальник заставы.- У них в ином государстве населения было столько, сколько у нас в районе! А у Одиссея остров Итака - с наш совхоз. Была просто жизнь, а стала история.

Видно, было в этом что-то такое, с чем Ивану Кузьмичу соглашаться не хотелось.

- У нас по совхозу Одиссей не разгуливал,-рассмеялся он.

- А Пржевальский, а Арсеньев, а Карацупа! Да здесь у каждой тропинки свои легенды! - сказал Щербаков.

«Ну, у них подвиги и дела другие»,-одними глазами возразил Иван Кузьмич. И, уловив в этом взгляде сопротивление, Щербаков ответил и Кузьмичу и ребятам:

- А какие дела? Геракл по-умному вычистил конюшни - подвиг. Завалил вепря - подвиг. А кто такой вепрь?

- Кабан,-сказал Витя Мышойкин.

- А у нас старшина Полтавский двенадцать кабанов завалил! И рысь руками взял! Чем не легенда! Хоть Гомера зови! - Ему самому понравилось, что его старшина мог бы попасть в легендарные герои.

Ребята ловили каждое слово, понимая, что спор тут шёл не только о древней истории.

- Нет, простые человеческие дела они делали, людей славили и созвездия им посвящали! - сказал убеждённо Щербаков. И, вдруг вспомнив что-то, торжествующе вски-пул руку: - Вот у них и комбайнер Поросюша из нашего совхоза вошёл бы в легенду!

Ребята переглянулись, а Иван Кузьмич озадаченно спросил:

- А что Поросюша? - Фамилия его ученицы, стоявшей здесь Зинки, была Поросюша, и отец её был совхозным комбайнером.

- А то,- сказал Щербаков, - выполнил за время уборки три плана! Про него теперь весь край знает. Читали?