Вячеслав Тычинин - Птичий перевал

Данька знал точно: если из трубы паровоза заструился жидкий чёрный дым, а выходной семафор приветливо поднял крыло, значит, сейчас-отправление.

Чтобы не согнали с тормоза, Данька никогда не садился сразу, а сначала выжидал, пока состав тронется и наберёт скорость. Колёса катились, всё чаще щёлкали на стыках рельсов. Тогда только Данька разгонялся, пропускал мимо себя тормозную площадку и цепко хватался за поручни, бросаясь животом на нижнюю ступеньку. Постепенно Данька так наловчился, что садился на товарные поезда даже на выходных стрелках, когда паровоз пыхтел уже за семафором. С пассажирскими поездами, после того как однажды его случайно облили из окна горячим чаем, Данька решил больше не связываться.

Лучшим приятелем Даньни был Колька, братишка Шуры Соколовой. С ним всегда Данька и катался.,

Колька Соколов ничем не напоминал сестру. Пучеглазый, длиннорукий, он вечно захлёбывался, торопясь выговориться как можно скорее. Даньки Колька слушался во всём.

Вдвоём-на буферах, на тормозе, даже на крышах вагонов-ребята часто ездили до Птичьего перевала, где и пассажирские поезда сильно замедляли ход: так крут был подъём.

Рельсы взбирались на перевал большими петлями. Прямиком, по тропке между скал, можно было обогнать любой поезд, шедший в гору.

Зато вниз составы летели так, что жутко было глядеть. От колёс шёл синий дым. Горели тормозные колодки, и запах жжёного железа подолгу стоял в воздухе.

В один из ясных летних дней Данька и Колька лежали на животах в высокой траве, беззаботно болтая ногами. Отсюда, с высоты Птичьего перевала, станция казалась зелёным пятном. Выделялся из него лишь белый столбок водокачки. Над головой у ребят тихо звенели телеграфные провода. Слабый ветерок листал томик Гайдара. Сильно пахло полынью и медуницей. Блестя слюдяными крылышками, резво черкали воздух стрекозы. Порхали бабочки красавцы махаоны, на секунду приникая к цветам.

Рядом пролетел и сел на цветок хлопушки толстый важный шмель. Он полазил по цветку, убедился, что тот закрыт, и принялся прокусывать стенку чашечки. Прокусив, запустил в дырку свойхоботок и блаженно замер, всасывая сладкий нектар. Данька сковырнул прутиком шмеля:

- Ишь, ворюга толстый! Не тебе припасено.

Колька неожиданно дёрнулся всем телом, ловко схватил на лету стрекозу.

- Дань, глянь-ка!

Данька покосился на стрекозу.

- Не видел я их, что ли? Такая ж пучеглазая, как и ты.

Колька не обиделся, только часто заморгал и сейчас же заспешил:

- А помнишь, нам Евгения Фёдоровна рассказывала, какие у стрекозы глаза? Она видит и спереди, и сзади, и сверху, и снизу -кругом! Здорово, да? А какие летуны эти стрекозы! Речка вон где, на станции, а они-сюда…

- Ну, замолол, Емеля,-остановил приятеля Данька.-Ты лучше скажи: катанём в Каменку? Скоро твой батька проедет. Он свой паровоз под семьсот третий состав готовил.

- В Каменку-то? А чего ж, можно. Вот только батяня не заметил бы, да? Он и то давеча говорит: «Увижу ещё раз, что на поезда с Данькой цепляешься, ремня дам. И Марье Блинчиковой скажу». Это Шурка, не иначе, наябедничала.

- Почему Шурка?- с горячностью вступился Данька.- Она у вас хорошая, не ябеда.

Далёкое пыхтенье паровоза заставило ребят вскочить на ноги. Внизу показался длинный товарный состав. Цепочка красных вагонов послушно повторяла все извилины рельсового пути. Редко, с натугой выбрасывая клубы пара, паровоз медленно приближался.

- Так едем? Думай скорее!- нетерпеливо воскликнул Данька, переступая босыми ногами.

- Боюсь я… Батя заругает.

- Эх ты, герой… Шляпа!- презрительно выпалил Данька.

На этот раз Кольку задело за живое. Он вспыхнул.

- А ты герой, что ли, да?

- А может, и буду героем?

- Как же, держи карман шире. Разве с такой фамилией бывают герои?

- А почему нет?- озадаченно спросил Данька.

Паровоз подошёл ближе. В окне будки показалась голова машиниста. Ребята снова нырнули в траву. Мощно выдыхая пар из короткой трубы, лязгая рычагами, паровоз поравнялся с ребятами. На минуту показалось строгое худощавое лицо Соколова. Ребята совсем затаились. Но машинист и не смотрел в их сторону. Держа руку на регуляторе, он внимательно всматривался вдаль. Потянулись вагоны.

- Так почему?-повторил свой вопрос Данька.

- Потому. Кто герои? Чкалов, Громов, Гастелло, Кожедуб… Вот какие фамилии. А то-Блинчиков. Тоже мне-герой, да?

В первую минуту Данька не нашёлся, что ответить. Потом сообразил.

- Ты ещё скажешь, героев по фамилиям подбирают? А Иванов, или там Петров и прославиться не могут?

Ребята спорили до тех пор, пока мимо них не прошёл последний вагон. Сидя на тормозной площадке, на железном сундучке, покуривал кондуктор Моргачёв. В кронштейне трепетал красный флажок.

- Всё!- сплюнул Данька.- Ушёл. Айда домой.

Он поднял с земли томик Гайдара, засунул книгу за пояс и взглянул на приятеля, собираясь уходить. Широко раскрытыми глазами Колька смотрел на рельсовый путь, словно увидел там что-то диковинное.

Данька повернулся и тоже увидел: мерно подрагивая на стыках, не спеша, сверху катились несколько вагонов. Моргачёв бешено вращал рукоятку ручного тормоза, силясь остановить вагоны.

- Состав разорвало…-прошептал Колька,-Беда…

Данька сразу понял, что случилось. Паровоз резко рванул, одна из сцепок не выдержала, лопнула, и оторвавшиеся вагоны пошли назад, под уклон. Они будут катиться так до самой станции, всё набирая скорость, пока не врежутся в станционные пути, забитые составами.

- Бежим!- закричал Данька.

В следующее мгновение он уже вихрем нёсся по тропинке, не оглядываясь, уверенный, что Колька не отстанет. Что надо делать, Данька и сам ещё не знал. Но он не мог стоять на месте.

С первой же минуты Данька сообразил, что бежать прямо к вагонам нельзя. Они опередят его. Надо спускаться по тропинке наперерез к следующему повороту. Пока вагоны добегут туда, он будет уже на рельсах. А что дальше? Как задержать вагоны? Подложить камень, пенёк на рельсы? Будет крушение. А на тормозе дядя Сидор!

Так ничего и не придумав, задыхаясь от быстрого бега, Данька сбежал на железнодорожный путь. Один. Колька отстал или струсил. Тотчас же дрогнули и тоненько запели рельсы. Из-за скалистого выступа показались вагоны. У Даньки упало сердце. Даже издали заметно было, как ходко раскачиваясь, бегут вагоны. Они вырастали на глазах. Вот уже видно бледное лицо Моргачёва. Зажав руками деревянный брус, кондуктор стоял, выпрямившись во весь рост. Заторможенные намертво колёса его вагона скользили по рельсам, как по льду. Слишком крут был уклон, чтобы один тормоз мог сдержать напор разогнавшихся вагонов.