Сергей Антонов - Небольшие повести

Я боялась, что рассказ старухи еще пуще растравит Пастухова. Он сидел бледный и упорно смотрел в угол. Я глянула туда и ахнула. В подлавочье среди барахла лежал старый колун.

Я старалась сбить старуху на другие темы, но она только отмахивалась и цеплялась за сладкие воспоминания, которые оправдывали ее пустую жизнь. А когда Настасья Ивановна стала хвастать, что портрет Игоря Тимофеевича вывесят среди других почетных жителей Мартынихи, я поняла, что добром это кончиться не может, и побегла за председателем.

Дома его, конечно, не было. Я побегла к Белоусу и не ошиблась. Художник зарисовывал эскиз нашего уважаемого маяка - Зиновия Павловича. Товарища Белоуса рисовали по пояс, поэтому он сидел в новом пиджаке с орденами и в старых штанах. Иван Степанович давал указания, куда класть тени.

Я отозвала председателя на кухню и выложила ему, как Игорь Тимофеевич загубил Груньку, как дознался об этом Пастухов и что Пастухов сейчас сидит у Настасьи Ивановны и глядит на колун.

Председатель до того расстроился, что позабыл меня ругать за воспитательную работу,

- Все, - сказал он, - загубили юбилей! Чего глаза вылупила? В районных организациях какая была дана установка? Чтобы мы подошли к юбилею без пятнышка! Ясно? А тут не пятнышко, а целая клякса! Наладили счастливую жизнь - девчонки под поезд кидаются!

Он сорвал с места Зиновия Павловича, и товарищу Белоусу пришлось бежать с нами к Алтуховым в своем парадном пиджаке.

Всю дорогу Зиновий Павлович не мог уяснить дела, а когда, наконец, уяснил, цокнул языком и промолвил:

- Думается, Офицерова приняла неправильное решение.

В окнах Алтуховых мирно горел свет. Было тихо. Настасья Ивановна приоделась в шелка, но сыночек ее, слава богу, еще не прибыл.

Увидев начальство, Пастухов свирепо поглядел на меня. Председатель вызвал его из избы. Он вышел беспрекословно.

Они стали беседовать, и чем дальше беседовали, тем жальче мне делалось Раскладушку.

Не пойму, что со мной в тот вечер стряслось. Ровно из воды вынырнула: стала слышать, что не слыхала, стала видеть, что не видала. И председатель вдруг обернулся актером с погоревшего театра: говорит одно, а думает другое - ровно под каждым его словцом - скользкая подкладка. Под конец еле сдерживалась, чтобы не нагрубить ему. А ведь еще вчера завидовала Ивану Степановичу, и все мне в нем нравилось - и работа с народом, и повадка, и быстрая походочка, и даже роспись с голубком…

Беседа между ними произошла такая.

- Давай, Пастухов, поговорим, как мужчина с мужчиной, - начал председатель весело. - Играть в кошки и мышки не стоит. Мне все известно.

- Я вижу, - сказал Пастухов.

- А ты молодец! - сказал председатель. - Темное дело расковырял. Честь и слава! Хвастал небось кому-нибудь?

- Нет, никому.

- Молодец.

- Дяде Лене намекнул только.

- Напрасно намекнул. Надо было вперед мне доложить. Молодец! Мы-то думали - заслуженный деятель, а он гад ползучий. Сволочь такая… Знал бы - лошадь не давал. Пойдем пройдемся - примем решение.

Взбодренный Пастухов стал повторять уже известные подробности. А председатель, тихонечко ступая, незаметно оттягивал его от избы Алтуховых и от того конца, откуда должен был подъехать Игорь Тимофеевич.

Мы свернули в темный безлюдный заулок.

- Груня очень любила его… Очень… - сбиваясь, горячим шепотом объяснял Пастухов, - В феврале к нему поехала, специально.

- Гляди ты, - восхищался председатель. - На аршин под землей видит! Я думаю, Зиновий Павлович, он бы дознался, кто «газик» разул. Как считаешь?

- Думаю, дознался бы. - Зиновию Павловичу было холодно. - У нас там, возле птицефермы, мешки свалены с калийной солью. Как бы не промокли.

- Обожди! - прервал его председатель. - Надо решить, в каком направлении действовать!

- Первым долгом - заставить его признаться, - заговорил Пастухов размеренно и складно. Видно, у него все было обдумано. - Надо застать его врасплох и выложить ему всю историю, всю подноготную выставить на свет, чтобы он понял - нам все известно. Лучше сделать это при родителях, при родителях ему будет стыднее. Но это еще не наказание! Вот потом, когда он признается, когда ему будет некуда деваться, - собрать колхоз, и старых и малых, и заставить его доложить о своем поведении всему народу. Вот это уж будет настоящее наказание! Такой позор он запомнит навеки! Если же у него не хватит мужества признать свою вину, если он станет увиливать и отпираться, я возьму его за руку и потащу в суд. Я разоблачу его перед судом!

- Не кричи, не кричи! - прервал председатель. - Чем тише, тем лучше… Я хочу довести до твоего сведения, что по этому делу составлен формальный акт. Несмотря на вьюгу и холодную погоду, все было исполнено формально. Товарищ Бацура лично выезжал на место, расследовал обстоятельства. В результате обследования и опроса установлен несчастный случай по вине пострадавшей. Привлечешь ты Игоря Тимофеевича - он выложит акт на стол. А ты что выложишь? На месте происшествия был? Нет. Труп видел? Нет. Что же ты выложишь? Какой документ?

- Да я же вам говорил: у меня точные доказательства. Почтовая сумка совершенно целая! Без царапинки!

- А что с того? Дядя Леня попросил в почтовом отделении, ему и дали, из уважения, новенькую.

- Так там же надпись - Офицерова!

- Так то же не подпись, а надпись. Надпись тебе любой нацарапает.

- А рубль разорванный? Половинка рубля?.. В этой половинке весь его коварный почерк… Я кондукторшу автобуса в свидетели позову…

- Рубль - тем более не документ. Рублей у нас много. Давали бы мне лишние рубли, я бы их тоже напополам. Куда их…

- Да вы что? - Пастухов остановился, и я наткнулась на него сзади. - Вы что? Не верите?

- Мы-то верим. - Белоус шумно вздохнул. - А надо, чтобы поверила общественность.

- Да ведь все сходится! Он и у родителей не остановился, потому что боялся встретиться с Груней… В дом отдыха сбежал.

- Мешки бы под навес перенести или накрыть чем… - сказал товарищ Белоус. - Химия мокнет.

- Ты учти деталь, - напомнил председатель Пастухову. - Аморалка исходила от Офицеровой. Если встать на вышку закона - не он к ней бегал, а она к нему. Так?

- Она же любила его!

- Тебе говорят дело, а ты обратно одно и то же - на всех станциях горячий кипяток!.. А поступай, как желаешь! Устал я вас всех упрашивать, и на коленках перед каждым становиться! Хватит. Пойду в бригадиры или в кладовщики…

Мы молча прошли немного. В темноте мягко шелестел дождь…

- Если она его любит, - осенило вдруг председателя, - ей надо было обратиться в соответствующие организации. Пригрозили бы ему и стал бы жить с ней за милую душу. У нас кто стоит на страже матери и ребенка? Государство. А она под колеса кинулась. Это как понимать? На свое родное государство не понадеялась? Что ее - советские законы не устраивали?