Василий Кондрашов - Рыжий - не рыжий

- Пошли, дедуль,- крикнул Петька на ухо деду и добавил уже тише: - А то она меня за гусей коромыслом приложит! - И потянул за собой упиравшегося деда.

Тот долго ворчал на бабку Матрену и лишь возле плотины, переводя дух, успокоился. Что-то вдруг мягким светом пролилось в старческих глазах деда Авдея, пролилось и погасло. Он медленно и неуверенно сел на выступавшую из снега коряжину на берегу пруда, положил натруженные руки на острые, выпиравшие из брюк колени, долго, вздрагивая головой и плечами, смотрел на белое, почти неисчерканное следами ледяное поле. Петька не мешал ему, не торопил с рассказом. Пусть поживет дед Авдей хотя бы в памяти той жизнью, которую не привелось увидеть Петьке и его сверстникам.

- Вот она, судьбинушка солдатская. Идешь, идешь и не знаешь, где ляжешь, и никто над твоим прахом слезы не обронит. Вот здесь он и лежит, Петька,- указал дед Авдей ближе к тому месту, где плотина подходила к берегу, рядом со ставком, через который местные жители годами спускали воду из пруда на огороды.- А ежели рассудить, мог и дале к середине лечь. Где стоишь ты, окоп мой был. Как раз околь тебя. Не только мне пришлось увидеть, как он одного с крестами срезал, с крестами-то за станцией свалился, а после его ребятишки на игрушки растащили, а наш-то сюда, выходит.- Дед Авдей вздохнул, уставившись невидящими глазами в безмолвный лед пруда.- Так меня водой и окатило с ног до головы. Я ить его, сердешного, до самой земли провожал. Авось выпрыгнет, помочь там. А он так и вошел… в самолете… Без вести пропавший…

- Я его найду, дедуль! Честное слово, найду! А это не бомба упала, дедуль? Которая водой тебя?

- Эх, внучок, внучок! - укоризненно покачал головой дед Авдей.- Что вчера было - ветерком в памяти проносится и следа нет, а что в жизни войной тронуто - крепкими узелками завязано. Умирать буду - вспомнится. Она ить меня, война-то, вдоль и поперек железом изъездила. Када мне не веришь, Саньку Кривого спроси,- обиженно закончил дед.- Он поближе меня сидел.

- Какого Саньку?

- Как же ты Саньку не знаешь? - с упреком проговорил дед Авдей.- Федьки Погорелова старший брательник!

- Как не знать! Он заходил к нам!

- Ну и поспрошай его, коль знаешь. Промерз я с тобой тут. Приду домой, и погреться нечем, дочка все попрятала.- Дед Авдей, покряхтывая, выпрямился и повернулся лицом к поселку.

- Дедуль, я сбегаю! У меня два рубля есть!

- Цыц! - сердито прикрикнул на Петьку дед Авдей.- Прежде ходить по земле научись, а не за бутылками бегать!

В этот же день Петька отыскал дядю Саню Погорелова, и, к великой Петькиной радости, тот почти полностью подвердил рассказ деда Авдея.

Марья, раздосадованная приходом Федора Погорелова - очередная выпивка была уже в разгаре,- хмуро расхаживала по залу, переставляла с места на место горшок с пожухлым цветком, часто откидывала занавеску и оглядывала улицу, будто ждала кого-то. Хотя бы кто из соседей пришел, вместе-то усовестить легче. Эти ведь теперь допоздна засядут. Марья вздохнула, услышав зычный голос мужа, напиравшего на Федора, чтобы тот не жадничал и раскошелился еще на одну.

- Ну когда это кончится? Когда? - всхлипнула Марья, сцепила пальцы на груди и уткнулась в них подбородком.

- Ты чего, мам? - распахнув портьеры, выглянул Петька из своей комнаты.

- Да, так…- Марья поспешно опустила руки и поправила плюшевое покрывало на диване.

- Я думал, ты звала меня.- Петька уже хотел прикрыть за собой поплотнее тяжелые портьеры, но его остановил рассерженный голос матери:

- Это что у тебя там горит? Откуда дым?

- Паяю…

- Я тебе вот сейчас напаяю! - И Марья ринулась в комнату.- Я тебе покажу, как дымить! Ишь взял в привычку!

Петька попытался остановить мать за руку, но она грубо оттолкнула его, пнула ногой лежавший на полу на подставке горячий паяльник, с неожиданной яростью схватила с табурета непонятное сыновье изделие с разноцветными проводами, приподняла над головой и грохнула с размаха об пол. Вот так вот! Пусть не дымит на весь дом! Пора научиться ценить труд матери!

Марья глянула на разбитый Петькин аппарат, как она его звала, и почувствовала, что ей не хватает воздуха и комната стала вдруг расплываться в ее глазах. За окном потемнело, и голоса из кухни, Дмитрия и Федора, начали будто бы удаляться, затихать. Марья качнулась, бессильно опустилась на кровать и начала растирать ладонью, вздыхая долго и протяжно, левую сторону груди.

- Ох, сынок… Ты бы хоть форточку открыл… Все дыму поменьше,- прерывисто сказала Марья.- Фу-ты!.. С чего это меня вдруг так…

- А кто мне говорил: не открывай - не натопишься,- хмуро ответил Петька, разглядывая свой истерзанный генератор ультразвукового излучения и все еще не решаясь поднять его.

Лампы, конечно, разбиты, по полу светлячками разбежались осколки стекла. А что там еще наковеркано, Петька не торопился узнать. Он, уже и не нагибаясь, увидел, как пострадали с трудом приобретенные детали, сломаны уголок пластмассовой платы, сопротивления, и, закипая от незаслуженной обиды, повернулся к матери и хотел спросить: за что? Но осекся, промолчал. Мать, как-то неловко заломив руку на сторону, лежала на спине и сквозь влажные щелки полуоткрытых глаз смотрела на него и будто ждала чего-то. А из глаз катились и катились слезы. Она повернула голову к сыну и слабо проговорила:

- Ты уж прости меня, Петюш, прости… Сама не знаю, как получилось! - Ей так хотелось в эти минуты, чтобы сын понял ее. Он уже совсем ведь взрослый и ростом, и плечами вышел. Со спины - от иного мужика не отличишь.

- Ну чего ты, мам!.. Не плачь… Тут мне и работы так себе.- Он осторожно поднял с пола разбитый генератор и положил на табурет.- Всего на три рубля поломано. Или на пять.

- Я дам тебе деньги, Петюш, дам! А форточку ты открой, в груди что-то жмет, и голова кружится.

- Угорела, мам. Я знаю. Дрова сырые, и дымоход давно не чищен.

- Угорела, сынок. Наверно, угорела,- согласилась Марья и подумала: «Какой уж тут угар! Не от печки голова закружилась, не от угара. Не набрался пока ума. Да и откуда ему набираться! По жизни легче легкого идет, если уж какая заноза влетит, и то от родного забора. От школы отбился, а тут еще ко всему отец к вину толкает. Пить стал, никакого сладу нет. И когда он к нему, проклятому, пристрастился, и не вспомнишь того дня».- Открой форточку, сынок, открой, свежей в доме станет…- Марья вяло поднялась с кровати, как-то неуклюже шагнула к табурету, нагнулась и погладила красной ладонью - с утра стирала - замысловатый Петькин аппарат.- Ты уж прости меня. Я на кухню, сынок. Со мной-то они поспокойней будут,- и пошла, по-старчески волоча ноги и прислушиваясь к утихающей боли в груди. Такого с ней никогда не бывало.

Марья направилась на кухню. Горьковатый запах с переполненного окурками чайного блюдца, смешанный с острым запахом водки, напомнил ей о недавнем удушье. Она было повернулась, чтобы уйти в зал, но, постояв, плотнее закрыла за собой дверь, затем прошла к порогу и переставила заляпанные грязью сапоги Федора с крашеного пола на половичок. Выпрямилась медленно и трудно, опираясь тыльной стороной ладони на поясницу. И там как песка насыпали - не согнешься, не разогнешься. Вот ведь наказание какое! Все напасти разом свалились: и голова кругом идет, и в груди жмет, и поясница. И это в сорок! А казалось, износа не будет.