Владислав Крапивин - Колыбельная для брата. Повесть

- Ладно, Петька, живи спокойно, - сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные еще, но уже благодарные глаза.

- Живи спокойно, - повторил Кирилл и подумал: «Если сможешь». - Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай все сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.

- Я сделаю, - шепотом сказал Чирок и глаз не опустил. - Честное слово.

Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зеленого павиана Джимми.

- Поехали! - сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост.

Поднявшись на улицу Грибоедова, Кирилл и Женька пошли пешком. Женька неуверенно поглядывала на Кирилла. Наконец спросила:

- Ты считаешь, что это правильно?

- Да, - сказал Кирилл. - Считаю. А ты нет?

- Я… не знаю. Получается, что мы с ним заодно.

- Почему заодно? Он деньги отдаст… А тащить его к Еве или к директору на допрос я не обязан. А тебе что, хотелось?

- Ну, что ты… - прошептала Женька. - Но я думала, что надо.

- Не надо… Не могу я, Женька, - вдруг признался Кирилл. - Он идет такой понурый… Будто по правде преступник. Еще бы руки за спину заложил - и совсем.

- Руки он не мог, он велосипед вел, - тихо сказала Женька.

И Кириллу показалось, что она все поняла.

- Может быть, так и надо, - раздумчиво сказала Женька. - И Чиркову лучше, и всем. А то такое пятно на отряде…

- Вот вторая Евица-красавица, - усмехнулся Кирилл. - Вам бы универсальный пятновыводитель купить в химчистке.

- А что, разве я неправильно говорю?

- На чем пятно, ты сказала? - переспросил Кирилл.

- На всем отряде.

Кирилл посмотрел на нее сбоку и медленно, отчетливо сказал:

- Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь?

Нет, она не понимала. Она очень удивилась:

- А что… есть?

- А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд - это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят.

- Зря ты так, - примирительно сказала Женька.

- Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, - ладно… А за Чирка, когда его Дыба мучил?

- Не знали же…

- А почему не знали?

- Но он же не говорил.

- А почему не говорил?

- Ну… я откуда знаю?

- Знаешь. Потому что бесполезно было.

- Почему?

- А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка - премия…

- Ну чего ты, Кирилл… - жалобно сказала Женька. - Разве это плохо?

- А помнишь, весной Кубышкин с синяками пришел? Его парни на хоккейной площадке излупили, просто так, ни за что. Кто-нибудь сказал, что надо заступиться? Хоть что-нибудь сделали? Одни охали, другие смеялись…

- Ты тоже смеялся.

- Нет, - сказал Кирилл. - Тогда я уже не смеялся. Но я тогда еще боялся многого…

- А… сейчас? - осторожно спросила Женька.

- А сейчас все равно… - усмехнулся он.

- Что все равно? - удивилась Женька.

- Все равно, боюсь или нет, - спокойно объяснил Кирилл. - Так, как Чирок, я бояться все равно не буду. Потому что он один, а у меня друзья есть.

- Да? - быстро спросила она и опустила глаза.

- Да… - сказал Кирилл, не поняв ее. И повторил: - А Чирок один.

- И поэтому ты его пожалел?

То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито:

- А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить?

- Ну почему? Можно…

- И дело не только в Чирке. Еще мать у него…

- Я понимаю.

- Ничего ты, Женька, не понимаешь, - сказал Кирилл. - Потому что у тебя нет брата.

- Я же не виновата, что нет, - ответила она почти шепотом.

- Да ты не обижайся.

- Я не обижаюсь, - сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись.

- Про Чирка - никому, - предупредил Кирилл.

Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила:

- А твоему Антошке сколько месяцев?

- Три с половиной.

- Славный такой… И так песни слушает… Кирилл, а откуда та песня? Ну, которая «Колыбельная»… Она же не колыбельная в самом деле.

- Так, просто песня… - небрежно сказал Кирилл. И сразу вспомнил тот котел из ветра и волн и вырастающую на глазах гранитную стену с дурацкой надписью: «Ура, Маша, я твой», и Митьку-Мауса, пружинисто сжавшегося у бушприта…

- Боимся, братцы? - спросил Саня Матюхин. Тихо спросил, без обычной взрословатой нотки.

- Будто ты не боишься, - заметил Валерка.

- Есть маленько, - согласился Саня.

- Я тоже… маленько, - со вздохом сказал Митька-Маус.

Остальные промолчали.

… Когда в тросах стоячего такелажа начинает ровно и тонко свистеть ветер, это значит - сила его достигла шести баллов. На мачтах спортивных гаваней поднимают черные шары: сигнал, что парусным шлюпкам и яхтам не следует соваться на открытую воду. Конечно, случается парусникам ходить и при таком ветре, и покрепче, но дело это связано с риском. Все тут зависит от умения экипажа и надежности судна.

Сейчас ветер не свистел, а выл, тросы гудели, а по озеру шли рядами пенные валы.

Когда твое судно укрыто за надежным мысом и прочно стоит на двух якорях, а сам ты смотришь на взбесившееся озеро с гранитного валуна, который неподвижно пролежал на берегу миллион лет и пролежит еще столько же, волны и ветер кажутся нестрашными. Даже интересно смотреть. Интересно, если знаешь, что тебе не надо выходить под парусом вон туда, на середину, где нет ничего, кроме свиста и дыбом встающей воды…

Впрочем, можно было и не выходить. Но ветер, плотный и душный, приносил с другого берега запах гари, а над зубчатой кромкой леса вставал желтоватым длинным облаком дым. Лес горел, и огонь, видимо, шел к озеру широкой полосой. Он мог перерезать дороги. А на той стороне, на крошечном выступе берега, среди сосен и валунов, стояла желтая палатка.

Палатку не было видно отсюда, но ребята знали, что она там. Куда ей деться?

Утром, когда еще не свистело так по-сумасшедшему, а дул нормальный ветер в три балла, «Капитан Грант» шел курсом крутой бакштаг вдоль южного берега. Здорово шел. Были поставлены все паруса, даже летучий кливер. Бурлила за кормой струя, трепетал под гафелем оранжевый флаг, а Митька-Маус сидел на носу и пел страшным голосом пиратскую песню: «Дрожите, лиссабонские купцы…»

Июльское солнце было ясное, вода синяя, почти как на море, а леса стояли спокойные и не чуяли беды.

Хорошо начинался первый долгий поход «Капитана Гранта». И только одно было плохо: несколько дней назад поссорились неразлучные Юрки. Что у них случилось, никто не знал. Ссорились они сдержанно: говорили друг другу «спасибо» и «пожалуйста», если делали что-то вместе, но друг на друга не смотрели. И если не было общего дела, тут же расходились.