Владислав Крапивин - Колыбельная для брата. Повесть

- Когда не к чему придраться, придираются к тону, - объяснил Кирилл. - Стоит открыть рот, как уже говорят, что грубишь… Начинаешь доказывать, что нет никакой грубости, а тебе сразу: «Ах, ты еще и споришь!»

- Ну, это бывает иногда, но все-таки…

- Папа, - перебил Кирилл, - тебе сколько было лет, когда у тебя первый раз отобрали портфель и послали тебя за родителями?

- Что?.. Да, было… Девять лет. В третьем классе.

- И что ты делал?

Петр Евгеньевич отпустил подтяжки, и они щелкнули его по плечам.

- Что я делал… Плакал, кажется.

- И я раньше плакал, - сказал Кирилл и встал. - Видишь, папа, в чем дело: я плакал и был хороший. А сейчас я научился не плакать… если даже хочется… Но я не виноват, это виновата зеленая обезьяна.

Петр Евгеньевич изумленно уставился на сына:

- Какая… обезьяна? Это ты про Еву Петровну?

Кирилл с хохотом рухнул на диван:

- Ой, мамочки!.. При чем здесь Ева Петровна! Это шутка такая… Ой, слышала бы она!

Нахохотавшись, он вскочил, подошел к отцу сзади и повис у него на плечах.

- Смотри, я скоро с тебя ростом буду.

- Рост линейной величины сам по себе не есть признак роста качества. Проще говоря, велика Федора… - ответствовал Петр Евгеньевич. - Кстати, почему ты уходишь от серьезного разговора?

- Разве я ухожу? - удивился Кирилл. - Я как раз хотел…

- Да? А что хотел-то?

- Хотел спросить: как ты думаешь, почему наша Ева Петровна такая ?

- Какая «такая»? В общем-то обыкновенная. Ты слишком сурово на нее смотришь.

- Ага. Ты еще скажи: «Какое ты имеешь право обсуждать взрослого человека?» А как жить, чтобы не обсуждать? Все равно обсуждается - не вслух, так в голове. Мозги-то не выключишь.

- Видишь ли, Кир… Обсуждать и судить - разные вещи. Чтобы судить, надо понимать. Ты пробовал понять эту Еву Петровну - устающую каждый день в школе, издерганную семейными хлопотами? Возможно, не очень здоровую. И тем не менее работающую с полной отдачей. Ради вас.

- Ради нас? А нас она спросила, надо ли нам это?

- Подожди. Я сегодня с ней беседовал и вижу: она искренне убеждена, что поступает правильно, она отдает своей работе массу сил. А то, что она не всегда вас понимает, ну что ж…

- Вот видишь! Она не понимает, а мы должны, да?!

- Дорогой мой Кирилл, - медленно сказал отец, и Кириллу вдруг вспомнилась Зоя Алексеевна. - Человеческие отношения - это ведь не рынок, где торговля и обмен товарами: ты мне дал столько, я тебе за это столько… Нельзя так мерить - ты проявил столько понимания, и я тебе отмерю равную дозу. И с добротой так нельзя. И тем более с обидами. Чем лучше человек, тем добрее он к другим и тем больше понимает других людей. Потому что он такой , а не потому, что ждет платы за доброту… Кир, ты сейчас не спорь, ты просто подумай.

- Ладно, - вздохнул Кирилл.

Отец обнял его за плечи.

- Ты пока дерешься со злом по-мушкетерски. А нельзя ведь все в жизни решать, как в бою на шпагах. Человеческое понимание - это, если хочешь, тоже оружие в борьбе за справедливость… Если ты постараешься поглубже взглянуть на Еву Петровну, может быть, и она станет добрее.

- Ага… Папа… - сказал Кирилл. - Дело-то не во мне. Дело в Чирке. Поймет ли Ева Петровна его ?

- Ну… не все решается сразу и просто, - проговорил Петр Евгеньевич. - Утро всегда мудренее. Засиделись мы…

- Ага… Папа! Но ведь не с каждым можно так, «с пониманием». У меня еще серьезный вопрос.

- Ну, давай.

- Ты, когда служил на границе, изучал всякие приемы? Самбо там, карате и всякое такое?

- Ну… да. Нас учили.

- А почему ты мне никогда не показывал?

- Да потому, что это не игрушки… Тебе зачем?

- А если привяжется вот такой Дыба…

Отец грустно и внимательно посмотрел на Кирилла.

- От того, что ты выучишь самбо, Дыбы не исчезнут. Они тоже выучат приемы и приспособятся.

- Я понимаю, - согласился Кирилл. - Но я же не вообще, а если… вдруг он полезет.

- Ладно, кое-что покажу, - сказал отец. - Не все, конечно. Есть приемы, которые показывать я просто не имею права… Да и позабыл, по правде говоря.

- Сейчас покажешь?

- Надеюсь, тебе не грозит немедленное нападение?

- Немедленное не грозит…

- Ну и прекрасно. Тем более что ты, по-моему, еще не брался за уроки. Ты об этом думаешь?

- Не-а, - честно сказал Кирилл. И отправился спать.

Он тоже устал ужасно. Он словно тащил на плечах весь

прошедший день - громадный, тяжелый, печальный и радостный.

Но все-таки у Кирилла хватило сил зайти посмотреть на Антошку.

- Тише, - сказала мама. - Он только уснул.

Она уложила Антошку, впервые не спеленав ему руки.

Антошка спал, закинув к голове крошечные сжатые кулачки. Его реденькие светлые брови были сурово сведены. Что ему снилось, что его, кроху, тревожило?

Каждое утро Кирилл просыпался с тревогой: не кончилось ли ночью лето? Он понимал, что осень вот-вот возьмет свое, но все-таки думал: «Пусть еще немножко будет тепло. Хотя бы денек…»

Лето продолжалось. Субботний день начинался с ясным небом и теплым солнцем. Больших забот он не обещал. Уроков труда нет, значит, в школу надо идти лишь к половине одиннадцатого. Потом немецкий и биология. После школы одно только дело - слетать в молочную кухню. Потом - на велосипед и к Деду: договариваться о завтрашнем плавании.

- Мама, отпустишь? А то мы давно всей командой не собирались.

Он знал, что мама отпустит. Тем более что у отца выходной, есть кому повозиться с Антошкой.

Мама сказала:

- Ты бы почистил ботинки, мореплаватель. И форму заодно. Взрослый парень, а следить за собой не научишься. Выглядишь как разбойник.

Кирилл возразил:

- Нет, я симпатично выгляжу. Мне вчера сказали, что я на Тиля Уленшпигеля похож. Тебе не кажется?

Мама сказала, что Кирилл похож на косматое пугало, и спросила, куда он отправляется так рано, если нет первых двух уроков.

- Я к одному мальчику зайду, к Петьке Чиркову…

Короткий путь на улицу Грибоедова лежал мимо гаражей. И там, на бетонных плитах, опять в окружении свиты возлежал Дыба.

«Когда он учится? - подумал Кирилл. - Он же всем рассказывал, что в техникум поступил…»

Дыба тоже увидел Кирилла и неторопливо встал. Кирилл не замедлил и не ускорил шагов, хотя, по правде говоря, стало слегка неуютно. Дыба пошел навстречу. Он двигался небрежной походкой мексиканского танцора, упираясь растопыренными пальцами в бедра. На его пятиугольной физиономии была добродушная, даже дружелюбная ухмылка.

- Привет, Кирюха. Не бойся.

- Похоже, что я боюсь? - спросил Кирилл, и проснувшаяся злость пригасила страх.

- Ты человек смелый, - великодушно согласился Дыба и оглянулся на компанию. Димка Обух, Козочка и двое незнакомых парней лет четырнадцати выжидательно смотрели на предводителя и с нехорошими улыбками - на Кирилла.