Вильмос Корн - Мавр и лондонские грачи

– На Джека можно положиться – он умеет молчать.

– Тогда ладно! – Бернер оглянулся. – Ловко тут у вас все переделали! Даже запах вроде другой стал.

Старик хотел было опуститься на свежевыкрашенную скамью, но Джек закричал:

– Нельзя, нельзя! Я же не знал… Ну, уж если хотите приклеиться, то пожалуйста!..

Все трое рассмеялись и похвалили работу Джека. Затем, как всегда, устроились кто на соломенном тюфяке, кто на ящике для книг, а кто на так называемом стуле. Джек заварил чай и поставил на стол две чашки, добытые на очередной распродаже «старого барахла». Джон Бернер принялся обстоятельно набивать трубку.

Наконец Робин сказал:

– Ну, так вот как условились: завтра утром сразу после ночной смены. Я приду пораньше и обо всем договорюсь с кочегарами. Если они остановят машины, нам легче будет весь народ собрать на дворе, а тогда окончательно решим, начинать забастовку или нет.

– Лучше мне поговорить с кочегарами, – сказал Бен. – Ты должен быть на дворе.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Робин. – Ну вот, вроде все ясно?

– Гм!.. Бернер ногтем большого пальца прижал тлеющий в трубке табак. – А никто не скажет, почему не было Макферсона, когда мы вручали хозяевам наши требования?

– Почему? – переспросил Бен. – Да потому, что во второй смене у нас только один надежный человек. И лучше, если они его не будут знать.

– Что ж, это, пожалуй, правильно! – Бернер посасывал свою трубочку, раздумчиво выпуская дым изо рта. – Беспокоит меня вторая смена. С тех пор как хозяев заставили отменить ночную работу детей, у Макферсона сорок новеньких, и всё больше женщины. – Он посмотрел на Робина. – Может, нам недельку-другую обождать? Мы успели бы их лучше подготовить.

Робин покачал головой:

– Ждать? Нет! Сейчас мы держим хозяев за горло. Они во что бы то ни стало должны к сроку сдать заказы. Через две недели положение может измениться… Нет, нет, нам нельзя откладывать.

Некоторое время все молчали.

– Не знаю я… – снова заговорил Бернер, почесав за ухом. – Мне что-то не по себе. Говоришь, «за горло держим»?

– Да, – спокойно ответил Робин. – Ткацкие фабрики работают сейчас с полной нагрузкой, только подавай пряжу. А у нас на складах пусто. Кросс уже запаздывает с поставками. Он ни на один час простоя не может пойти, не говоря уж о целой смене. Иначе потеряет своего лучшего клиента. Наше решение о стачке заставит его призадуматься. Пять тысяч фунтов потеряет, если не больше. Я это точно знаю. – С досадой он добавил: – Я уже три раза вам все это объяснял!

– Да ладно тебе! – успокоил его Бернер. – Такое дело и три раза обмозгуешь, – все равно мало. Наша-то смена не подведет. А вот Макферсон, тот ведь один все делал. Никто ему не помогал. И новенькие работницы еще не раскусили всей этой чертовщины, что записана в контрактах.

– Ты что это, Джон? – удивился Бен. – Что иной раз половина заработка на штрафы уходит, это они уже знают.

– Старики наши знают, это верно, – упрямо твердил свое Бернер. – Что ты сам испытал, то ты и знаешь. А с новенькими надзиратели последнее время осторожничают, записали им штрафа всего по нескольку пенни.

– Правильно, – согласился Бен.

– Все эти разговоры сейчас ни к чему! – вспылил Робин. – Теперь уже поздно идти на попятный и отказываться от стачки!

Бернер и Бен молчали. Оба сидели, опустив голову. А Робин встал и принялся беспокойно расхаживать по комнате, затем остановился у окна. Никто не проронил ни слова. Джек, волнуясь, переводил взгляд с одного на другого. Какие они все озабоченные! Но не могут же они взять да отказаться от стачки! Правда, на новеньких прядильщиц надежда плохая… А вдруг еще стачечный митинг провалится!

Джек тоже ломал себе голову. Внезапно он вскочил:

– Знаете, старик Келлинг заходил сюда сегодня утром. Я ему сам открывал. Чуть было не забыл сказать вам. Вот уж кто зол так зол! Говорит, рука его никогда не поправится и чтоб все хозяева сдохли от чумы! Вы его возьмите с собой на митинг, пусть тоже выступит. Он этим господам всыплет по первое число! А бояться он ничего не боится, ему терять нечего.

Все трое подняли головы.

– А верно, предложение дельное! – заметил Бернер.

– Послушай, Джон, – спросил Бен, – ведь в прошлую субботу с кем-то из новеньких тоже несчастный случай был?

– Погоди, погоди! – Бернер несколько раз затянулся. – Да, да, точно! С молодой женщиной. Два пальца ей оторвало!

– И ее с собой возьмем! – гневно воскликнул Робин. – Поднимем ее руку и скажем: «Это они калечат наши трудовые руки! Жалко, видите ли, заплатить за чистку станков, все экономят на нас, вот работницы и чистят машины по субботам, не останавливая их. Глядите сюда, друзья! Они сэкономили полшиллинга, а она осталась калекой на всю жизнь!»

Теперь и Бернер отбросил все сомнения.

– Да, да, так это и надо сделать. А пойти – они пойдут… Вот что, нечего нам время зря терять. До начала смены надо с обоими поговорить.

– Тогда и я с тобой! – торопливо произнес Бен, схватив шапку. Потом добавил: – Значит, как договорились. Завтра мы с тобой вносим по пять шиллингов в стачечную кассу. А Бернер – два… Спокойно, Джон. Двух хватит. У тебя семья. – Бен обернулся, ища глазами Джека: – Хорошо, что ты здесь. Пошли с нами. Где живет старый Келлинг, мы знаем. А вот женщину, у которой пальцы оторвало, надо еще найти.

Когда Эдвард Клинг изложил свою программу экономии старшему сыну, от него не ускользнуло, что лицо Робина заметно помрачнело.

– Что, не нравится? – спросил он озабоченно. – Должно быть, уже планы всякие строил? Твое право, конечно, Робин. Ты себе и пенни никогда не оставляешь. А ведь и с девушкой куда-нибудь пойти хочется, верно я говорю?

– Нет, отец, не поэтому! – прервал его Робин. – Не поэтому. – Он крепко зажал руки между колен. – То, что Карл Маркс оказался в таком бедственном положении, для меня более тяжелый удар, чем ты думаешь. Вот почему поступок Джо меня радует, и я уверен, что через месяц мы соберем деньги. Если надо, я ни одного пенни на себя не истрачу, только вот…

Робин встал, посмотрел куда-то мимо отца, сделал несколько шагов к окну, затем, решительно повернувшись, проговорил:

– Вот что я хочу тебе сказать, отец. – Он откашлялся. – Завтра я должен внести пять шиллингов в стачечную кассу.

Эдвард Клинг вытаращил глаза:

– В стачечную кассу?

О стачке Робин хотел рассказать отцу только после митинга, если он пройдет успешно, и сейчас у него язык не поворачивался, потому что после сомнений, высказанных Бернером, он не так-то был уверен в благополучном исходе дела. Говорил он сбивчиво и, во всяком случае, не так убедительно, как ему хотелось бы.

Медленно, словно с тяжелым грузом, Эдвард Клинг поднялся, расправил плечи и сжал кулаки. Но затем, глубоко вздохнув и взяв себя в руки, он внезапно окрепшим голосом заговорил. И не было в его словах ни следа прежней вялости и подавленности.