Валентина Мухина-Петринская - Корабли Санди. Повести

- Прочти.

- Я ее записала. Вот она: «У человека две жизни: та, которой он действительно живет, и та, которой он мог бы жить. Нереализованная, непрожитая жизнь эта каким-то образом отражается на жизни действительной.

И чтобы до конца понять человека, надо представить себе, как он мог бы жить, попади он в совершенно другие обстоятельства. Я думаю, что это относится к каждому…»

Затем Шура читала мне стихи Багрицкого. Не дочитала, забыла, как дальше, и расстроилась.

- Там есть такая хорошая строка, Владя… «Веселый странник, плакать не умевший…» Забыла… Надо же!… А зачем мне это? Что толку? Лишь будоражит попусту душу. Начитаюсь стихов, а потом тоска нападает.

Шура махнула рукой.

- А на празднике жизни меня обошли,- добавила она и замолчала надолго.

Я вдруг вспомнила, как подумала дома, что папе, пожалуй, будет лучше с простой женщиной, колхозницей, если они с мамой так и не смогут найти общего языка. Так не понимать родного отца. Не простоты, а сложности человеческой искал он, устав от примитивности чувств и мыслей, потому что в маме все было до ужаса прямолинейно и примитивно.

Мы проговорили с Шурой весь этот последний мой вечер в Рождественском.

Она рассказала о своей прабабке. История Авдотьи Финогеевой тоже заставила меня о многом задуматься.

Авдотья Ивановна была замечательной русской женщиной, самородком. Будучи совсем неграмотной, она сама сочиняла и знала на память сотни песен и сказок. Послушать ее приходили из далеких деревень…

Утром Шура взяла у Щибри лошадь и отвезла меня на станцию.

- Жду фильма, тогда пойду по театрам,- сказала я, прощаясь.

На самом деле я решила не ждать фильма, а немедленно начать поиски режиссера, способного понять и признать талант Александры Скомороховой.

Когда поезд тронулся, Шура заплакала и побежала за вагоном. Я сама чуть не разревелась, но еще раз сфотографировала ее - последний кадр, пленка кончилась.

Поезд набирал скорость, закружились березняки и боры…

Неприятности начались сразу, едва я вернулась домой. Родители опять что-то выясняли. На этот раз мама заставила меня присутствовать при этом, сказав, что я достаточно взрослая.

Человек прямо с поезда, даже ванны не принял еще, чайку не попил. Даже не спросили, сыта ли я…

Пожалуйста!

Они сидели в столовой, в разных концах. Я села на тахте возле полки с фантастикой. С мрачным лицом и самыми мрачными предчувствиями я приготовилась слушать. Атаку начала мама, самым ледяным голосом, на который только способна.

- Владлена, ты уже взрослая, хочешь быть психологом, поэтому я прошу тебя…

Она не досказала, чего именно она у меня просит, и посмотрела на отца. (Не верю я, что мама его любит, что-то не похоже.)

- Не знаю, по чьей вине, но семьи мы так и не смогли создать… - продолжала мама, чуть хмурясь и покачивая ногой в лаковой туфле.

Я подумала, что поздно мама это поняла, если Валерке уже двадцать четыре года, а мне скоро девятнадцать. Эх, им бы с папой серебряную свадьбу справить: два месяца не дотерпеть.

- …Поэтому нам лучше разойтись,- закончила мама. Отец задумчиво смотрел на нее и молчал. Сегодня он показался мне особенно молодым и красивым, несмотря на то что был расстроен.

- Как ты это решила осуществить практически? - наконец спросил отец, пристально, как незнакомого человека, разглядывая маму.

Она чуть смутилась, даже порозовела, хотя вообще-то казалась слишком бледной и похудевшей, особенно за эту неделю, что я отсутствовала. Видно, ей тоже нелегко далось это решение.

- Я выхожу замуж,- объяснила она заносчиво, почему-то обращаясь ко мне.- Аркадий работает в министерстве. У него две комнаты в проезде МХАТа… Самый центр. Я перееду к нему. Но…

Мама запнулась. Она по-прежнему смотрела не на отца, а на меня.

- Дело в том… ни он… ни я… мы не можем… У нас у обоих такая работа… Может повредить… Мы давно это обсуждаем…

Мама окончательно запуталась и умолкла. Я ничего не понимала, кроме того, что вот оно - пришло. Все-таки разводятся! Но отец понял ее. Это мама не понимала его никогда.

- Ты хочешь, чтобы я взял вину на себя? - спросил отец и потер подбородок.

Мама молчала.

- Чтоб инициатива исходила от меня, вроде это я бросаю семью, так? - уточнил отец.

- Тебе это никак не повредит, Сергей. Ты, в конце концов, как был наладчиком, так и останешься… Тебя же не снимут с работы. Конечно, может быть, выговор… Но на работе не отразится. А я могу… Аркадий может… Мы не знаем, что делать. Ты всегда шел мне навстречу. Я никогда не забуду, что ты уговорил меня учиться. И всячески помогал во время учебы. Возможно, если бы не ты, я осталась электросварщицей. Я всегда благодарна…

Теперь и я поняла и от удивления громко свистнула. И сразу съежилась, ожидая, что мама сделает мне замечание. Но или ей было не до этого, или она уже отказывалась от своих материнских прав, но замечания не последовало.

- Не свисти, Владя,- сказал отец.

Значит, ее обязанности по воспитанию переходили к нему.

- Конечно, ты должен подумать, я понимаю. Но я прошу тебя помочь нам. Ведь все равно это у нас не семья.

- Какая уж там семья,- с горечью проговорил отец.

- Когда ты дашь мне ответ? - тихо, с необычайной простотою, спросила мама.

- Ответ… Если тебе нужно, завтра подам на развод. Твоя правда, моя «карьера» не пострадает. Как был слесарем, так и останусь.

- Наладчиком,- поправила я. Голос мой дрогнул. Я не выдержала и разревелась.

Ни мать, ни отец меня не успокаивали.

Я ушла на кухню, села там, не включая света, у окна и плакала, плакала,будто кто умер.

Когда я наплакалась и, ополоснув лицо холодной водой из крана, вышла опять в столовую, мои родители, к великому моему изумлению, мирно беседовали.

Теперь им не из-за чего было ссориться: больше они не предъявляли друг другу никаких претензий.

Была семья, пусть не дружная, но семья - воспитали двух детей,- теперь семья распалась…

Если я выйду замуж, ни за что не буду разводиться. Никогда! Разве что муж уйдет от меня. Но не по моей вине.

Отец сдержал обещание и подал в суд. Как только он это сделал, мама собрала свои платья, книги и ушла к Аркадию. Мебель она пока оставила, потому что там негде было ставить. «Возможно, я ее потом продам»,- сказала мама.

- Надо сесть перед дорогой,- сказал отец, когда мама уходила.

Мы сели на стулья возле пустого стола.

За мамой должен был приехать этот Аркадий… Я о нем знала мало. Знала, что он моложе мамы на шесть лет, брюнет, ходит зимой с раскрытой головой, что он «морж», а на работе у него отдельный кабинет и окно всю зиму открыто настежь. Наверно, люди, которые приходят к нему по делу - есть ведь и пожилые,- простужаются. Он холостяк и с мамой дружит давно.