Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

Этот августовский день останется в памяти ребят на всю жизнь. С утра бригадир Алексей Коновалов распорядился тщательно почистить лошадей, и Мишка с Венькой, Витьком Дышкой, Вальком и Сашком Гулей нивесть где откопали скребницы и принялись усердно скоблить непривычных к такому вниманию лошадей.

Мишке достался трофейный битюг, и, чтобы отчистить такую громадину, ему порядком пришлось попотеть. Хотя битюг стоял покорно, изредка лишь вздрагивая от прикосновения железа, Мишка покрикивал на него:

— Ну, стой, германская скотина! Небось, у какого-нибудь фрица смирно стояла!..

— Миш! А ты ш нею по-немешки побалакай, она еще будет шмирней! — поддразнил Дышка.

Лошадей почистили, запрягли и, стоя во весь рост на полках телег, лихо прикатили на ток.

— Ваше приказание выполнено, товарищ бригадир! — улыбаясь доложил Мишка.

Пока нагружали подводы, Мишка сбегал домой и принес заранее написанный им на белом полотнище простыни плакат: «Больше хлеба фронту — ближе победа!»

— О, да ты, я гляжу, не дремал! — удивился бригадир. — Ну, комиссар, приделывай его к подводе!

Мишка отыскал на конном дворе две жерди и приколотил к ним гвоздями полотнище. Получилось неплохо. Так! Какая подвода поедет первой? Вот эта? Хорошо. Еще несколько ударов молотком и жерди как приросли к грядушке уже нагруженной мешками телеги.

Обоз получился немалый — двенадцать подвод были навьючены мешками с чистым зерном. На переднюю подводу сели Мишка с Григорием — битюг выдюжит. На другой — Венька с Семкой, на третьей — Витек Дышка с Сашком, а остальными сели управлять Алексей, Валек и женщины. На Мишкиной подводе трепетал под ветром написанный красными буквами плакат, придавая обозу праздничную торжественность.

Когда уже все было готово и бригадир намеревался дать команду трогаться, к обозу румяным колобком подкатила с торбой за плечами Аришка Кубышка:

— Миленькие, погодите! Нет ли местечка, подъехать с вами до станции?…

— Есть, да не про твою честь! — отрезал Алексей.

А Венька спрыгнул с подводы, схватил лежавшую у вороха метлу и протянул ее Кубышке:

— На, теть Ариш! Окорячивай метлу и дуй, как баба Яга, — быстрее нас приедешь!

Грохнул смех, а Кубышка, пятясь с тока, принялась костерить Веньку на чем свет стоит.

— Гляди, как бы от твоей руготни пышки в торбе не прогоркли! — крикнул ей вслед бригадир. А кто-то из женщин бросил вдогонку:

— Барыга!..

Обоз тронулся. Он ехал по улицам, и старушки, подойдя поближе к обочине дороги, глядели просветленными глазами.

— С богом, роднуши! Счастливой дороги! — истово перекрестила едущих прослезившаяся бабка Коновалиха.

Обоз двигался мимо луга, мимо Воргола, где вдали темнел Горюч-камень. И Мишка, завидев его, хмуро темнеющего в знойном мареве дня, невольно подумал о Петьке. Ехать бы тебе, Петька, сейчас с нами на возу, ощущая всем существом своим теплоту взращенного и собранного нами зерна! Но пусть и не косил ты с нами хлеба, не потел на току и не едешь сейчас сдавать зерно Родине, ты ценою своей жизни приблизил к нам этот светлый торжественный час.

Давно не видели на приемном пункте такого большого и такого интересного обоза. Поэтому все рабочие высыпали из склада полюбоваться впечатляющим зрелищем.

— Ну и зерна приволокли! — раздавались голоса. — Прямо целый вагон!

— А плакат-то, плакат! Не иначе ребячья придумка! Ну и молодцы!

— Вот так же мы когда-то в коллективизацию езживали!..

Разгрузив подводы и получив квитанции за сданное зерно, колхозники тронулись в обратный путь…

А в это время расквартированная в Казачьем механизированная часть получила приказ выступать под Мценск.

В селе отовсюду доносился рокот заведенных моторов, Бронетранспортеры, тягачи, автомашины, мотоциклы — вся эта гудящая и рокочущая техника выруливала в узких проулках к большаку, выстраиваясь в колонну.

— По машина-ам! — докатилось от головы колонны.

Бойцы с автоматами и вещмешками со скатками за спиной тяжело вскакивали в кузова грузовиков.

Колонна тронулась по большаку в сторону Хомутовского леса. Бойцы на грузовиках громко запели:

Мишке вдруг вспомнилось, как когда-то они с Петькой пели эту песню на поле. Петькина песня! Мужественная и сильная! С нею он, наверняка, и умирал, непокоренный и гордый. Мы не посрамим, Петька, нашей дружбы, мы так же ненавидим врага, как ты его ненавидел. Мы все сделаем для того, чтобы скорее прогнать его с нашей родимой земли. И Мишка, а за ним и его друзья, дружно подхватили солдатский мотив:

Горюч-камень! Ты стоишь над быстротечными водами Воргола, поросший пепельной полынь-травой, словно убеленный сединами воин. Сурово и строго вглядываешься в нынешний день и в века. Много на твоей памяти полегло тут верных сынов в жестоких битвах за Родину! И по-отечески равно оплакиваешь ты и древнего князя с его дружиной, обильно оросивших кровью твои камни, и Петьку, чью краснозвездную могилу бережно охраняешь ты и днем и ночью… Ты знаешь, Горюч-камень, какой ценою добыты для нынешних и грядущих поколений и этот вот поющий над просторами вольный ветер, и эти, широко и волнующе раскинувшиеся по твоим берегам, луга, леса и пажити — все, что зовется одним, дорогим каждому, словом — Родина! И, благословляя мирный труд людей, ты по праву безмолвно спрашиваешь: а все ли деяния их достойны былого, бессмертного Подвига? Слава же тебе в веках, неодолимый и гордый Горюч-камень!

Поезд подкатил к станции ранним утром, когда солнце только собиралось выплыть из-за горизонта, и Захар Купавцев, сойдя с вагонной подножки и поставив на дощатый перрон чемодан, подумал, что так оно даже лучше— можно будет спокойно, никого не встретив, пройтись до дому пешком. И перед его мысленным взором встала во всей трехкилометровой протяженности дорога, по которой он не хаживал без малого сорок лет. Ведь его, Захара, призвали в действующую армию в июле сорок первого. И сейчас стоит июль.

Никто больше не сошел с поезда, который тихонько, будто крадучись — паровоз даже не свистнул — отошел от станции. Захар взял чемодан и двинулся к выходу с перрона — на полевую дорогу. Еще раз втайне порадовался, что никто больше не пойдет по дороге и не помешает предаться сладким воспоминаниям и столь запоздалому свиданию с родимыми местами.