Тоне Селишкар - Экипаж «Синей чайки» [Повесть]

Если смотреть издали на длинный и узкий Чайкин остров, то кажется, что это огромная широкоголовая рыба. Море вдаётся в широкую часть острова небольшим заливом. У залива под крутой горой греется на солнышке рыбачья деревня. В те дни, о которых пойдёт рассказ, в деревеньке этой было всего только восемь домишек, построенных из отшлифованного каринтийского камня. У пристани, сложенной из каменных плит, прятались от бурь и непогоды восемь рыбачьих парусников и несколько лодчонок. Все парусники были выкрашены в разные цвета: зелёный, красный, жёлтый, синий, оранжевый, белый; носы их были богато украшены резьбой.

На горе стояла церквушка с низенькой колокольней, на которой раскачивался один-единственный колокол. Несколько могильных холмиков возвышалось над рыжеватой землёй. С горы открывался вид на соседние острова, на беспредельную даль моря.

На южном склоне горы, где бури и ветры оставили на камнях немного земли, жёны рыбаков посадили виноград; они окапывали его, подвязывали лозы, чтобы ветер не срывал их с кольев. По краям виноградника цвёл миндаль, а чуть ниже раскинули свои кривые ветви оливы. Здесь любили играть ребятишки. Девочки нанизывали на нитку шапки примул, и венки из этих весенних цветов украшали шеи овец, пасшихся на лужайке. Мальчики метали камни в старую дырявую сковороду, подвешенную к дереву.

Солнце медленно опускалось в море. Когда его раскалённый шар коснулся водной глади, всё море словно вспыхнуло ярким пламенем и красноватый отблеск лёг на окрестные острова. Умолкли кричавшие над заливом чайки; попрятались щебетавшие на деревьях птицы. Но вот солнце исчезло в море. Вода погасла, вечерний мрак поднялся из морских глубин и окутал скалы, парусники, домики, виноградник и оливковые деревья.

Женщины в винограднике закончили работу, вскинули на плечи мотыги и с песнями спустились в деревню. Вслед за ними перебрались поближе к дому и ребята. Рыбаки собрались у причала и, покуривая крепкий домашний табак, толковали об улове, о сетях, о своих невзгодах.

Но вот ветерок донёс запах сварившейся мамалыги. Мужчины поднялись и пошли к хижинам. И ребята тут как тут — к столу их не нужно приглашать дважды! А звёзды уж загорелись на небе, тёплая весенняя ночь окутала остров.

На самой вершине горы, за церковью, сиротливо стоит рыбачий домишко. Узкие, вырубленные прямо в скале ступеньки, отточенные морской водой, ведут вниз, к песчаной отмели. Говорят, это самый старый дом в здешних местах. Первых обитателей его не помнят даже старожилы.

В этом-то полуразвалившемся домике и живёт Иво, двенадцатилетний паренёк, — герой нашей повести. Мать Иво умерла вскоре после его рождения, отец пропал без вести.

Давным-давно, ещё в молодые годы, отец Иво уехал за океан и долго жил в Бразилии. Потом плавал матросом на кораблях, бороздивших моря и океаны, и вдруг нежданно-негаданно возвратился на родину, да не один, а с красивой темноволосой женщиной, слишком хрупкой для того, чтобы жить в этих суровых краях. Он купил себе домишко и стал рыбачить как все. Он много пережил и повидал на своём веку и мог порассказать рыбакам немало интересного.

— Если так ловить будем, — не раз говорил он им, — никогда нам нищеты не одолеть.

— А как же ещё ловить? — возражали ему рыбаки. — И отцы и деды наши так рыбачили!

Они, и правда, были почти что нищими, но им и в голову не приходило, что можно жить по-другому.

Но Бразилец— так называли теперь рыбаки отца Иво — не сдавался.

— Гляньте-ка, — толковал он им, — вон качаются ваши старые посудины: «Святая Барбара», «Святой Юст», «Морская звезда», «Морская ласточка»… Восемь жалких скорлупок, восемь хозяев, каждый сам по себе! И сети у всех дырявые… По снастям и улов: сегодня пусто, завтра — кот наплакал, а густо — никогда! Ваши жёны от нужды и горя зачахли, словно ветки сломанной ивы, ваши дети никогда не едят вволю…

Рыбаки слушали его недоверчиво, но украдкой косились на свои лодки, поглядывали на своих жён, босоногих ребятишек и словно видели их впервые… Юст, самый старый и самый опытный из рыбаков, фырчал, словно сердитый морж:

— Ишь, какой умный! Мы и сами не вчера родились, знаем, какие нам лодки нужны и какие сети. Да одному разве сдюжить! Вот если бы всем вместе…

— Вот-вот! — перебил его Бразилец. — Дело говоришь! Всем вместе! Сообща! Давайте сложимся и купим моторное судно, чтобы можно было выходить далеко в открытое море. Рыбы там видимо-невидимо… Станем забрасывать двухсотметровую сеть… Вот это будет улов так улов! Вместе будем трудиться — вместе и доходом пользоваться. К хорошей жизни одна дорога — общий труд.

Рыбаков расшевелили его слова. Потолковали они, потолковали, но так и разбрелись по домам, ничего не решив. Всю долгую зиму раздумывали, взвешивали да прикидывали, а весной наскребли денег и отрядили Бразильца в город — купить подходящее судно.

Целых две недели торчали рыбаки на пристани. С утра до вечера, щурясь от палящего солнца, вглядывались они в морскую даль. Но Бразильца всё не было. Явился он только к концу третьей недели. Полные нетерпеливого ожидания, рыбаки обступили его, — и вдруг он повалился им в ноги:

— Казните меня… Я один во всём виноват!.. Пропали деньги!..

С яростью бросились на него обманутые рыбаки. Гневно обрушили они свои тяжёлые кулаки на Бразильца, — ведь некоторые из них в надежде на будущее продали своё единственное судёнышко. Теперь им вовек не выбиться из нужды…

На подмогу рыбакам сбежались женщины. Только вмешательство старого Юста спасло Бразильца от жестокой расправы. Но с острова его прогнали. Избитый и опозоренный, ушёл он из посёлка куда глаза глядят. С тех пор никто из рыбаков никогда его больше не видел.

Жена его вскоре умерла, и Иво остался совсем один. Гнев людской со временем улёгся, но всё же, хотя мальчик и не был ни в чём виноват, рыбаки его недолюбливали. И, если бы не сердобольные женщины и не старый Юст, Иво погиб бы, как погибает в лесу беспомощный детёныш, у которого охотники убили мать.

Так он и рос, словно отверженный, в своей покосившейся лачуге у самого моря. Как умел, добывал себе пропитание: ловил у берега рыбу, пас чужих овец, собирал маслины и виноград. Зимой добрые люди давали ему кое-какую залатанную одежонку. А когда на дворе ревела буря и мороз пробирал до костей, старый Юст, одряхлевший и седой как лунь, уводил его из нетопленной лачуги к себе в дом.