Владислав Крапивин - Тень каравеллы. Повести

И наконец я добегался!

Получилось почти так, как я недавно мечтал. Ведь вперед-то я не смотрел, и колесо все-таки угодило в щель. Каталка зацепилась за кольцо, нога - за каталку, и я на полной скорости «сбрякал» на тротуар.

Ох и крепко же я стукнулся! Несколько секунд я лежал. Голова гудела. Потом, кряхтя, поднялся, сел и (представьте себе!) увидел Майку. Она шла ко мне по тротуару, и рядом с ней шел высокий старик с подстриженными усами.

Подняться на ноги я еще не мог и сделал вид, что полностью занят своими ссадинами.

Они подошли.

- Однако целый, - с некоторым удивлением заметил старик. - Руки и ноги на месте. И слезы не каплют. Если не каплют, значит, все в порядке. Так? - спросил он у Майки, а не у меня.

Майка хмыкнула и промолчала. Я из-под опущенных ресниц следил за ними. Старик это заметил.

- Интересно, - сказал он опять Майке. - Видать, это наш сосед. А не он это доску-то отломал?

Майка жалостливо посмотрела на меня и улыбнулась.

- Ну что ты, дедушка! У него и силенок-то не хватит. Другой оторвал, большой и белобрысый.

Дед усмехнулся:

- Тогда я пошел. А ты?

- Иди, - сказала Майка. - Я скоро приду.

И чего ей надо? Шла бы вместе с дедом…

- Ну? - с интересом спросила Майка. - Что же ты не закинул его на трубу?

Она смотрела на меня даже без ехидства, а так, как смотрят взрослые на маленьких болтунов. И чуть улыбалась.

- Еще издевается! - мрачно сказал я. - Тут у человека рана такая…

Вывернув локоть, я показал «рану».

- Ой, беда… - насмешливо откликнулась она. - Плюнул бы на подорожник да прилепил бы. Вот и все.

Нет, она не собиралась отрывать подол и торопливо перевязывать мои царапины. Не думала ронять прохладные слезинки и шептать ласковые слова.

Я сердито встал и с лязгом подцепил на крючок «Оленя».

- Обойдусь без твоих подорожников.

После этого надо было уходить. Гордо и независимо. Так, чтобы у нее от позднего раскаяния защемило сердце. Но у меня так не получилось. Боком и медленно я сделал первый шаг.

- Думаешь, мне жалко, что ли, было ту доску? - вдруг спросила она. - Просто не люблю, когда нахальничают.

- А я нахальничал?

Майка прищурилась:

- А зачем без спросу начал отрывать?

Любовь любовью, но кто же стерпит такие возмутительные слова?

- Без спросу! У тебя спрашивать, да!?

- А у кого? Раз это наш забор…

- Ваш?!

- А чей?

Ну, что я в ней нашел, чтоб влюбляться? Треснуть бы каталкой по лбу, тогда узнала бы. Но нельзя трескать девчонок железными каталками. И я решил убить ее презрением.

- Ты, наверно, по правде дура, - сказал я. - Ну, пускай это был бы ваш забор. Мне, значит, надо было прийти и спрашивать: «Можно, я досочку оторву?» Что я, поленом стукнутый?

Майка была теперь не насмешливая, а даже немножко грустная.

- А ты бы все равно не пришел, - негромко сказала она. - Ты не знаешь, как у нас калитка открывается. Там надо за шнурок дернуть.

- Ну и дергай свой шнурок, - пробормотал я.

Она еще помолчала, отвернувшись, посмотрела зачем-то на свою калитку и тихо спросила:

- А хочешь, покажу, как открывается?

- Больно надо… Я к вам не собираюсь.

- Ну, а если… А вдруг пойдешь?

- Доски просить, да? Мне они больше ни капельки не нужны.

- Ну… а если просто так? - сказала она, глядя в тротуар.

- Зачем? - охрипнув от неловкости, спросил я.

- Ну, так… Поиграть…

Я подавил смущение и хмыкнул:

- «Поиграть». Как играть-то?

- Ты разве никак не умеешь? - спросила она и глянула опять слегка насмешливо.

Я сказал обидчиво:

- Я-то по-всякому умею.

- А в «чапаевцев»? - И она пощелкала пальцами, будто гоняла по шахматной доске круглые деревянные шашки, которые изображали в игре всадников.

- Ха! - сказал я. Она, девчонка, еще спрашивает меня об этой игре!

- Давай? - сказала она.

- Ну, давай, - небрежно согласился я. - Только гонялку домой отнесу.

Мы подошли к ее калитке. Майка показала, как дергать шнурок, и ушла. А я должен был отнести колесо.

Но сразу домой я не пошел. Я прижался носом к забору и смотрел в дырку от сучка вслед Майке. Как она идет к своему крыльцу. Вот она поднялась по ступенькам. Вот остановилась. Стоит и водит пальцами по перилам, будто что-то рисует…

Я оторвался от забора, потому что почувствовал спиной неприятный взгляд.

На тротуаре стоял Толька. Он молча рассматривал меня и лениво шевелил за щекой языком. Щека от этого вздулась и неприятно двигалась.

Я растерялся и, кажется, покраснел.

- Ну, че, Клямпик, - сказал Толька ехидно и без улыбки, - за невестой подглядываешь? Смотри-ка, весь нос в занозах. И пузо.

Ух, как я его ненавидел в этот миг! Его косую белобрысую челку, беспощадные табачные глаза, его большие прозрачные уши и тонкий безжалостный голос!

И он знал, что я его ненавижу. И знал, что моя ненависть беспомощна, потому что я боюсь.

- Гнида! - сказал я со слезами. Плюнул в него и побежал. И побежал сейчас, пожалуй, не из-за страха, а из-за отчаянной и жалкой обиды, из-за злости на себя.

Он не гнался.

Дома я успокоился. Ну и пусть, решил я. Пусть насмехается. Пусть всем говорит, что мы - жених и невеста. А мы все равно будем играть с Майкой. Всегда! Назло!

Я отдышался, кинул в угол колесо и каталку, потом высунулся в окно: ушел ли Толька?

А он не ушел. И не собирался. Он сидел на тротуаре и крошечным ножиком остругивал здоровенную палку.

Вот паразит! Ну что ему там надо? Ведь Майка меня ждет.

Я повременил и выглянул снова. Сидит! Мало того: он заметил меня. Ухмыльнулся, засвистел и уселся поудобнее.

Все было ясно. Он знал, куда я собираюсь. Он решил караулить.

Сначала он лишил меня моего самоката, моего «Оленя». Сейчас он разрушает начало моей и Майкиной дружбы.

А я? В отчаянии я так трахнул по стенке локтем, что посыпалась известка.

Я трус, трус! Трус!! Так мне и надо!

Я просидел дома до прихода мамы.

- Странно, - заметила она. - Что это ты не гуляешь? И кислый. Натворил что-нибудь?

- Ничего.

- Ну и прекрасно.

Мы поужинали. Потом мама переоделась. Она надела синее шелковое платье. Это платье мне нравилось. Мама в нем делалась очень молодой и красивой. И веселой. Но я не любил все-таки, когда это платье появлялось на свет. Значит, мама куда-то собралась, и ее весь вечер не будет дома.

- Мам, ты куда?

- Батюшки! Ты что, маленький? Будешь плакать: «Мама, не уходи»?

- Не буду я плакать, - сказал я, надувшись. - Просто сидеть одному неохота.

- Не сиди. Погуляй. Все равно ведь каждый вечер бегаешь.

Ага, «погуляй»! Если бы она знала!

- Надоело мне гулять.

- Владик, ну что за капризы! Сегодня симфонический концерт в городском саду. Это бывает раз в несколько лет. Неужели я не могу послушать?

- А я?

- Что «а я»?

- Тоже хочу на концерт, - уцепился я. Это было все-таки лучше, чем сидеть дома.