Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

Повестка дня собрания, в общем, касалась всех. Кто же не хотел, чтоб в классе царили настоящая дружба и хорошее настроение, дела проводились бы увлекательные, не только ради галочки в отчете? Наверно, и сам Чинов был бы не против такой жизни, хотя вслух, может, и не признался бы.

Однако дела в классе шли далеко не блестяще, и с этим, сожалению, все свыклись.

В листке, который Таня повесила на двери, тему собрания она определила так: «Откровенный разговор комсомольцев о жизни в классе». Вероятно, не совсем по-уставному, может, кто и придерется, но для начала как раз то, что надо. Белкина во всяком случае не придралась. А ребят это, наверно, заставит как-то серьезнее отнестись к собранию.

И вот — первый результат: Люба Сорокина улучила подходящий момент, взяла Таню под руку и отвела в конец коридора, к большому окну и длинной горячей батарее.

— Про это можно было бы и не говорить, — вздохнув, сказала Люба, — но так, для сведения, чтобы ты знала и не думала обо мне плохо. Все тетрадки двоюродной сестры я вернула. Вчера.

— Теперь сама будешь писать сочинения? — улыбнулась Таня.

— Писала же раньше. И пятерки иногда ставили. Ты можешь и не поверить, что я отвезла тетради, но это правда: завернула все в газету, шнурочком перевязала и отвезла ей на новую квартиру.

Глядя на ворону, сидевшую на голой ветке дерева и что-то долбившую крепким клювом, Таня проговорила:

— Ты правильно сделала. Только беспокоишься напрасно: говорить об этом на собрании я бы не стала.

— Я не из-за этого, — чуть покраснела Люба. — Я помню, ты обещала… Просто я решила, что не нужны мне эти тетрадки. Без них лучше.

Хотелось Тане напомнить Любе насчет ее же «философии» (будто все люди в наше время лишь устраиваются, живут без принципов и только стараются побольше взять для себя да поберечь здоровье), но сдержалась. А если это правда, вдруг Люба что-то важное поняла для себя?..

— На собрании не выступишь? — предложила Таня.

— Не о тетрадках же рассказывать! — Люба отдернула ладонь от горячей батареи. — Нет, Танечка, я не общественный деятель.

— Ну, если человек может так говорить о себе, если может отказаться от чужих, хотя и прекрасных сочинений, то извините, — Таня шутливо кольнула пальцем в Любин бок, — это, мне кажется, уже кое-что…

Собрание началось тут же в классе, после уроков. На нем присутствовала и классная руководительница. Таня опасалась, не станет ли это сковывать ребят, но Валентина Викторовна успокоила ее, сказала, что только посидит, послушает.

— В уголке устроюсь, на Камчатке, никто и внимания не обратит, — улыбнулась она и добавила, вопросительно взглянув на Таню: — Что-то Костя Гудин сегодня понурый, ты не находишь?

— Он вообще не из оптимистов, — ответила Таня, с беспокойством подумав, что в хлопотах словно и забыла о Косте, не подошла, не спросила, будет ли он выступать…

На свое сообщение (назвать его докладом Таня постеснялась) она обещала затратить не более десяти минут.

— Засекаем! — Петя Курочкин уже смотрел на часы.

Таня оглядела класс с непривычно пустыми кое-где партами — еще не все ученики состояли в комсомоле — и начала с того, что попыталась нарисовать идеальную картину жизни в их 8-А. Все усердно учатся, никаких шпаргалок, подсказок; выходные дни проводят в походах, на экскурсиях и выставках. У кого-то день рождения — все поздравляют именинника, приносят подарки, и не какие-то покупные — свои изделия, кто что придумает. Курочкин приветственную оду сочиняет.

— Это сорок штук надо! — ужаснулся со своей последней парты Петя и покосился на Валентину Викторовну — как она, не сердится? Нет, сидит, улыбается. — Целая книжка получится, — добавил Петя. — И уроки некогда делать.

— Ну хотя бы четыре строчки, — пожалела Таня начинающего поэта и продолжала: — У кого-то беда случилась — все сочувствуют, помогают, лекарства достают, дежурят. Кто-то интересную книгу прочитал — расскажи, посоветуй другим прочитать, книгу не пожалей. Новый фильм вышел — все вместе отправились, целый ряд заняли, в театр — тоже. Сорок пар глаз, сорок умов, сорок мнений. Почему бы не обсудить, не поспорить? Разве не хочется узнать, что Катя Мелкова думает, Люба Сорокина, Петя Курочкин или Олег Чинов! А вылазка за город! Рыбалка, волейбол, общая песня, соревнование — кто одной спичкой подожжет костер, кто придумает самую интересную загадку. В колхоз посылают на прополку — едем все как один. Металлолом собирать — мы первые, газету выпустить — наша самая веселая и лучшая в школе. Нормы ГТО сдавать — и здесь не подкачали, каждый значок получил. Наступят каникулы, и расставаться не захочется — так сдружились.

Таня раскраснелась, серые, дымчатые глаза сияют — до того мила и радостна ей эта картина.

— Но… — она вдруг грустно улыбнулась, потускнела и будто ростом сделалась пониже. — Но как все это далеко от действительности. В чем дело? Разве каждый из нас не хочет такой жизни? Я весь вечер вчера думала, старалась понять, в чем наша беда. Сказать, что дружбы нет? Истины не открою. И что же, эту дружбу кто-то на блюдечке нам поднесет? В общем, ответ, мне кажется, такой: мечтать-то об интересной, прекрасной жизни мечтаем, а делаем для этого очень мало. Или так делаем, что не лучше выходит, а хуже. И получаются ножницы: ходим, а делом не подкрепляем. Между словом и делом, как говорят спортсмены, марафонская дистанция. Тут всяких примеров можно тысячу привести. Я об одном скажу, недавнем…

И Таня напомнила историю с неудавшимся лыжным походом в парк.

— А те, кто пошли, — не пожалели.

— Кхе, кхе… — многозначительно покашлял Олег Чинов, сидевший у окна.

Таня намек его поняла, резко повернула к Чинову голову и с вызовом добавила:

— Представь, Чинов, нисколько не пожалели! Снег был великолепный, необыкновенный, трассу Костя Гудин выбрал интересную, живописную, хотя и нелегкую — с подъемами, спусками… Десять минут мои истекли, я заканчиваю. Сказала то, что наболело. Думаю, и другим найдется что добавить к этому.

Таня села и выжидающе оглядела ребят. Тревожно подумалось: все ли так сказала? Может, конкретные фамилии надо было назвать? А то будто всем поставила в вину. Ведь когда всем, то вроде и никому… Станут ли говорить?

Тревожилась Таня напрасно: слева поднялась рука и тут же — справа.

Говорили одни девочки. Их как-то больше задела идеальная, романтическая картина, нарисованная комсоргом. Говорили и с ахами, и с охами, и деловито, но все не равнодушно. На Таню бочку не катили. Чего уж на кого-то спихивать — сами виноваты. Сильнее всех огорчилась Катя Мелкова. Добрая, участливая, с испуганным и страдающим выражением огромных глаз, она всегда очень волновалась, когда приходилось выступать. Катя принялась взахлеб, со всей страстностью совестливого сердца расхваливать комсорга. Горячо, будто кто-то спорил с ней, доказывала, что если бы не Березкина, то в классе вообще был бы полный разброд и никаких полезных дел.