Владимир Добряков - Что берешь в дорогу

— Евтушенко? Роберт Рождественский?

— Невнимательно слушал. Там сказано: «Наш труд». Это Наташа Климова сочинила. Она из того же кулинарного училища, где и я училась. Но окончила раньше. Стихи я в кафе увидела — в красном уголке вывешены, как плакат.

— А ничего, — заметил Ситов. — Она и сейчас пишет?

— Кремом на торте. Эта Наташа в прошлом году на республиканском конкурсе в Краснодаре второе место по России заняла. Представляешь: из семидесяти четырех — второе место!

— Люда, — с необычной серьезностью сказал Ситов, — а ты, гляди, не вздумай уходить. Если такие будут уходить, то прекрасной Маргарите еще сто лет двести и властвовать.

Ситов и Люда так увлеклись созвучным своим разговором, что Юльку проглядели. Надоело той в конце концов качаться — спрыгнула, да неудачно, носом в землю. Люда вскочила, подбежала к ней, подняла на ноги, а Ситов со скамейки смеется:

— Дочка, зачем носом землю ковыряешь? Оштрафуют!

И Юлька, собиравшаяся было во весь голос зареветь, раздумала плакать.

— Не оштрафуют. — Она внимательно посмотрела на то место, где упала. — Не видно ничего.

— Давай побегай тогда. Покажи тете Люде, как в чемпионки готовишься.

Юлька с удовольствием помчалась по аллейке, а Люда сказала:

— Ты смелый папа. А если бы нос разбила?

— Ну а чего кидаться к ней, пугать? Все равно уже поздно было бы.

— Я бы так не смогла.

— Вы, женщины, на свой манер скроены… Люда, так что — дело к свадьбе?

— Кто тебе сказал? — поразилась она.

— Слух по планете катится. А что, не так? Искаженная информация?

— Не знаю, Федя, — рассматривая потускневший на ногте лак, проговорила Люда.

— О, прости, — сказал Ситов. — Запретная зона.

— Не запретная, — Люда потерла ноготь о рукав пальто. — Но… как бы тебе сказать… имеются некоторые вопросики.

— Вопросики — это закономерно. Есть ли она, главная? Любовь.

— О том и речь, Федя.

— М-м-да, — промычал Ситов. — Кроме вас самих, тут бога нет. Хотя ведь и любовь не всегда счастье. На ту же Ольгу Храмцову посмотреть — на человека не стала похожа, сто раз душу дьяволу продала. И все из-за этой самой любви. А любимого ее Сереженьку, этого тунеядца и несостоявшегося интеллигента, только на мусорную свалку, как вредный отход производства, как брак человеческой цивилизации.

— Ой, как ты его! — засмеялась Люда.

— Не «ой». Я этого фрукта видел, знаю. Червь-сосальщик. Хам. А когда нужно — такой преданной собачонкой смотрит, таких прекрасных поэтов цитирует, руки ей целует. Бабы, бабы! Какому богу молитесь? Ольга-то стенку чешскую купила, телек, цветной для Сереженьки, ковер во всю стену… О, всемогущий, — Федя молитвенно сложил руки, — избавь и обереги от такой напасти!.. А вообще-то любовь тайна великая есть, — грустно заключил он, видимо вспомнив и свою собственную путаную странную жизнь.

Люда, немного смущаясь от того, что ей хотелось сказать, потупила глаза:

— Все повторяют: любовь, любовь, а мне… может, это наивно, может, по-детски, не знаю, она представляется таким большим, светлым, огромным счастьем…

— Верно представляется, — сказал Ситов. — Но если бы все так думали… Знаешь, в чем наша беда? Спешим, спешим, спешим. И в любви тоже. И в женитьбе. С женитьбой вообще футбольные страсти. Будто одна радость на свете — скорей пожениться. Каждый день у входа в загс вижу: машины, ленты, цветы, невесты в белом. А счастливых, думаешь, много?

— Ну, если приехали в загс…

— То счастливые? И обязательно любовь? Если, бы! — Ситов горько усмехнулся. — Влюбленность, расчет, а еще томление духа и тела, престиж — все спешат объявить любовью. А раз она, любовь, то чего ж — в загс! А там всегда с удовольствием. На любую работу придешь поступать — дай медсправку номер 286, дай характеристику, аттестат. А здесь — ничего. Согласен? Да. Согласна? Да. Хлоп в паспорта штамп! Поздравляем молодых супругов! Живите, плодитесь!

— Ты уж так изобразил! — невесело сказала Люда.

— Как есть. А счастье в любви… эх, — Федя мечтательно вздохнул, — счастье, когда душу родную нашел. Когда знаешь, что тебя поймут, порадуются, простят, когда живут друг для друга. Вот тогда жизнь!.. Вернется Люська — я ей сто раз это объясню. Она поймет. Хоть и шальная Люська, а поймет. Душа у нее хорошая, добрая. За душу и полюбил ее.

Прибежала Юлька, принесла сосновую шишку.

— Ее белка скинула? Там много шишек валяется. Я соберу, и пойдем домой. Я хочу есть.

Люда вспомнила про гаражи. Проводив взглядом шуструю девчушку, спросила Федю, не знает ли он, где их тут строят. На каком-то пустыре будто…

— Машину хочешь завести? — лукаво поинтересовался Ситов.

— Ну, зачем. Надо пешком больше ходить. Полтора часа в день — гигиеническая норма.

— Смотри ты! — восхитился Ситов. — Чутко усекла современную ситуацию… А гаражи строят там, — махнул он рукой в сторону шоссейной дороги. — Как боевые доты строят. Железо, блоки, бетон, сторожа. Драка из-за них. Столпотворение. Родного папу с мамой не пожалеют. Я тоже на твоих позициях: ноги — лучший транспорт. Ни гаража, ни бензина. Плюс хорошее настроение и здоровье.

Еще посидели немного, поджидая Юльку. Та пришла с полными карманами шишек.

— Зачем тебе столько? — сказал отец. — Подари немного тете Люде.

— Берите, — охотно согласилась Юлька. — Целый карман берите.

— Нет-нет, мне хватит одной, — сказала Люда. — А ты играй с ними осторожно, главное, не бросай в деток.

— Я в паровоз и в, вагончики буду играть, — пообещала Юлька.

Искать, где строятся гаражи, Люда не пошла. И так-то не было большого желания увидеть их, а после слов Ситова и вовсе расхотелось.

Домой она возвратилась, как и обещала, около пяти часов. Спрашивать у матери, не приходил ли Виталий, не понадобилось. Татьяна Ивановна, будто считая себя в чем-то виноватой, сказала:

— Не было, доченька. Никуда не выходила. Только на минутку всего и спустилась к ящику — думала, ты газеты не взяла… А еще вот это было там.

И она показала на резной кленовый лист, желтевший на серванте.

Всякий раз, нужно ли было купить хлеба в магазине, заглянуть в молочный, попасть на пруды или на автобусную остановку, — всякий раз Вадим проходил мимо соседнего дома, где жила бывшая одноклассница, а теперь студентка технологического института Зайцева. Проходил и невольно сжимался — казалось: стоит Ленка у окна за шторой и смотрит на него. Ну для чего ей, все понимавшей, умненькой, круглой отличнице, для чего ей было влюбляться? Она-то не могла не замечать, как он поглядывает на Белову, как вздыхает, — так нет же, влюбилась!

Теперь, вернувшись из армии и неожиданно узнав о ее чувствах к нему, пусть и давних, школьных, Вадим охотно предпочел бы ходить к своему дому окольной дорогой. Но это было бы просто смешно — делать большой крюк дворами, да и все равно ведь когда-нибудь, хочет не хочет, а повстречается с ней.