Лев Токмаков - Мишин самоцвет

Крупные капли наперегонки ползут вниз по окну. Миша дышит на стекло и по запотевшему месту пальцем пишет букву «М». Её сегодня проходили в школе.

— Ты переоделся? — спрашивает бабушка. Тогда мой руки и садись.

Только уселся за стал — звонок в дверь. Похлёбкин. Усы молочные на верхней губе. Глаза довольные, добрые.

Миша быстро протыкает сардельку вилкой.

— Я сейчас.

— Не торопись, не торопись. — Это говорит, конечно, бабушка.

Похлёбкин за её спиной делает Мише какие-то знаки. Миша улыбается в ответ.

— Понял. Марки клеить. Иду, иду!

Вся школа коллекционирует марки.

И оба Миши тоже собирают свою коллекцию. Сначала порознь марки покупали. Но в хорошую минуту решили это делать сообща. В такие минуты кажется людям, что дружба их вечна и нерушима. Вот в знак нерушимости своей дружбы и ссыпали друзья свои марки в одну общую груду. И сделалось обоим так хорошо и радостно, что захотелось им, чтобы эго было всегда.

Миша сбегал за своим новым альбомом для рисования. Похлёбкин разогрел столярный клей, достал кисточку, и через час все марки оказались намертво приклеены к толстым страницам. Мальчики были в восторге от своей работы: красиво и добротно выглядел теперь альбом. И, уж что верно, то верно, общая коллекция начала расти вдвое быстрей.

Нет, не разлюбил Миша геологию. Только застой здесь какой-то получился. Новых камней не прибавляется, да и неоткуда: не с Мишкой же Похлёбкиным меняться… Вот и лежит коллекция у дальней стенки бельевого шкафа, тысячу раз переложенная, тысячу раз пересмотренная. Так уж получилось, что камни — это до весны, камни — это пока не главное.

Вот и сейчас оба Миши, едва перекусив, идут трудиться. Предстоит расклеить большую спортивную серию. Из похлёбкинской кухни разит столярным клеем. Некоторое время коллекционеры трудятся молча. Полторы странички густо обклеены марками. Пора и отдохнуть. Похлёбкин потягивается.

— Мишка, а ранец всё-таки лучше, руки свободные. Если в мороз, например, сунул руки в карманы и идёшь себе…

Что лучше: ранец или портфель — это спор давнишний.

Мишу Крюкова и Мишу Похлёбкина записали в один класс — первый «Д> и посадили на одну парту. Всё у них теперь одинаковое: и форма, и тетради, и учебники. Одно различие всё-таки есть: Эмилия Ивановна купила своему сыну ранец. А у Миши — портфель. Миша не сдается и защищает свой портфель. Спор идет с первого дня занятий, жаркий и не всегда справедливый…

— Мишка!

— Что?

— Я вот что думаю: зря ты в школу пошёл.

— Почему?

— Тебе с твоим портфелем прямо директором надо идти.

— А тебе — в зоопарк, к верблюдам одногорбым! От портфеля мускулы развиваются, понял? Боксёры нарочно камни в чемодан кладут и по городу с собой носят.

Похлёбкин трогает Мишину руку и отскакивает в притворном испуге:

— Ой. переразвил!

Дразниться? Ну. это слишком! У Миши тоже терпение может кончиться!

— А вот я сейчас как дам по башке!

Глаза Похлёбкина становятся щёлочками. Он медленно подходит к. Мише вплотную.

— Ну давай, я жду.

Миша тоже поднялся. Силы примерно равные, поэтому бывшие друзья долго смотрят друг на друга, сжимая кулаки. Ненависть сжигает их. но никто не решается ударить первым. Наконец. Похлёбкин говорит почему-то:

— Вот то-то. Зло берёт — кишки дерёт! — и. оттопырив нижнюю губу, отворачивается от Миши.

И тут взгляды обоих мальчиков останавливаются на марочной коллекции: общее дело вот на чём можно сорвать свой гнев!

Ничего общего! Полный раздел! Даёшь ножницы!

Стригли вместе со страницей. «Молча. Сосредоточенно. Каждый хорошо помнил свои марки. Через полчаса с альбомом было покончено Он валялся на полу Из толстых красивых корочек выглядывали уродливые обрезки. «Заядлые враги» играли на тахте в солдатики.

А наутро из Ленинграда вернулся папа Похлёбкин. Он двумя пальцами взял остатки альбома и выбросил на помойку. Потом Аркадий Петрович взялся обеими руками за голову, постоял так, раздумывая, наконец решительно выпрямился, махнул рукой и сам себе ответил:

— А ничего! Уговорим!

Обоим Мишам он велел привести в порядок коллекции минералов.

На марки больше никто не хотел смотреть.

Ты что. Аркадий, смеешься? У нас не детский сад! Сюда профессора приходят лекции читать. С академиком переписка. А ты первоклассников тянешь. Нет, нет и нет!　

Руководительница кружка юных геологов даже локти на стол выставила, точно забором отгородилась　

Мише домой захотелось. Похлёбкин-младший голову опустил и ноготь ключом ковыряет.　

Один Аркадий Петрович весёлый. У него, как бороду сбрил, улыбка еще больше сделалась.　

— Они же законченные геологи. Лида! Что там твои профессора!　

— Ах. геологи! Ну и бери их на здоровье в свои экспедиции! А мы здесь тоже делом занимаемся. Ну, скажи, куда мы их во время летних походов денем?　

— Лидочка, походы беру на себя. Ты ещё не знаешь, какое я из Ленинграда назначение привез! Сама будешь на одной ножке прыгать.

Неужели эта на одной ножке может? Нет, не выйдет у неё!

Миша отвёл глаза, а бывшая однокурсница папы Похлёбкина снова говорила:

— Ты же знаешь, к нам народ идет уже опытный. Коллекции у многих какие — ого!　

— Ну, коллекции и у нас имеются.　

Аркадии Петрович подмигнул мальчикам, те зашуршали газетами.　

Две коробки появились на краю стола. Руководительница кружка вытянула шею. и лицо у неё стало таким, что Миша подумал, что она, пожалуй, смогла бы попрыгать на одной ножке. Потом брови опять сбежались　к переносице.　

— Сам небось все собирал. Вон. вижу гранат зелёный. На Урале и нет таких — с Вилюя привёз.　

Но папа Похлёбкин и улыбнулся еще шире, словно разговаривал не с ехидной тёткой, а с Олегом Поповым [4] Олег Попов — знаменитый советский цирковой клоун. .　

Лидочка, вы сами-то на самообслуживании? Подарков не принимаете? Вон в шкафу пирит вижу берёзовский — такой в отвалах не найдёшь. Шахтёры подарили. Правильно?　

Спор затягивался. Миша скосил глаза на шкаф. Пришлось даже чуточку пододвинуться. Под большущей друзой пирита надпись: «Пирит из Березовска». Верно! А это откуда? Ну-ка? Фиолетовый кристалл стоял на полке один. Миша прочёл надпись: «Аметист из Мурзинки». Опять Мурзинка? Да что же в конце концов это такое? Вот бы сейчас и спросить Да как спросишь? Нельзя. А вдруг очкастая возьмёт и прицепится: — Вот они даже Мурзинки не знают». Нет, нельзя.