Игорь Всеволожский - Отряды в степи [Повесть]

Он повернулся и с трудом поплелся обратно тем же путем, который с такими нечеловеческими усилиями преодолел.

…Много ли он прошел, мало ли, а Светлый Яр все еще маячил так же далеко, как на рассвете. Теперь стоял серый день. Какая-то лошадь ткнула Михаила Ивановича в спину горячим косом. Он едва не упал, отшатнувшись и пропуская мимо себя вереницу саней, на которых ехали люди в необъятных теплых тулупах. Они ехали молча, сосредоточенно, явно куда-то спеша.

— Эй, земляк! — окликнули Михаила Ивановича с саней. — Ты куда бредешь, в Светлый Яр?

— В Светлый Яр, — ответил хрипло Михаил Иванович, голос его сел от холодной воды.

— Садись, подвезу.

Сидевший в санях весь завернутый в тулуп человек придержал лошадь.

— Н-но, милая! — хлестнул он ее, когда Михаил Иванович не сел — упал в розвальни.

Он лежал и смотрел в надвинувшееся, совсем низкое небо, и ему не хотелось ни говорить, ни думать, хотелось заснуть, ничего не слышать, не видеть, хотелось только одного: отдохнуть.

Сытая лошадка тащила за собой сани весело, снег летел из-под копыт, попадая в лицо Михаилу Ивановичу. Он с трудом приподнялся и увидел совсем близко впереди высокий берег, а на нем крыши, трубы, из которых поднимались дымки, колокольню с золотым крестом, И вдруг ему пришло в голову, что эти люди, которые согласились его подвезти, по виду крестьяне, не знают, что белогвардейцы прорвались сюда, в тихий Светлый Яр, так далеко от фронта. Надо предупредить, что они едут прямо в пасть к зверю. Надо предупредить. Он потянул за рукав возницу, тот обернулся. Михаил Иванович увидел заиндевевшие усы, голубые, как небо, глаза и торопливо заговорил, торопясь высказать все.

Возница остановил лошадь.

— Эй, стойте все! — закричал Михаил Иванович неожиданно тонким голосом. — Стойте, я вам говорю!

И все стали осаживать лошадей, слезли с саней, подошли к розвальням, на которых ехал Михаил Иванович. Возница слез и теперь стоял на льду, помахивая кнутом.

— Видели, кого везем? — Он ткнул кнутовищем в лицо Михаилу Ивановичу. — Краснопузого, выходит, везем. Упреждает: «Едете прямо к злейшим врагам!» Мы к ним, можно сказать, за помощью едем, а он… У-у, сволочь!

Он первый ударил Михаила Ивановича. Старика скинули с розвальней, били, топтали тяжелыми валенками.

Лежа на льду, он поднял руку, пощупал голову. Голова была липкая. Шапки не было. Кулацкие сани уже въезжали в село Светлый Яр.

Только под вечер Михаила Ивановича, еще живого, промерзшего и избитого, нашли под берегом. Думали, замерз человек. Но он шевелился и глухо стонал.

Его узнали и привезли к Меланье Никитичне.

— Что с тобой, Михайло? — спросила она в ужасе.

— Ничего, жена. Ничего, — бормотал он. — Я выдюжу.

Лоб его весь пылал. В груди глухо клокотало. На другой день позвали местного фельдшера. Он определил крупозное воспаление легких.

Десять долгих дней находился Михаил Иванович между жизнью и смертью. За это время в воздухе запахло весной, будто стаял снег, выглянуло солнце. Меланья Никитична не отходила от мужа. Он был тощ как скелет. Живого места на нем не осталось. Все болело, все было отбито. Глубокой ночью, сидя возле мужа, Меланья Никитична прислушивалась: не раздастся ли стук в дверь, не замрет ли под окном цокот копыт, не послышатся ли в морозной ночи голоса? Не пожалеют, выволокут и больного, коли дознаются…

— Пить, — просил Михаил Иванович еле слышно. Он терял последние силы.

Глядя в его изменившееся, почти неузнаваемое лицо, Меланья Никитична вспоминала те далекие годы, когда Михайло, молодой тогда и красивый, пришел к ней на хутор Козюрин; там и Сема родился, и прожили они почти десять лет. Вспомнила, как нужда заставила всю семью искать счастья на Ставропольщине, но и там жить было нелегко, и они вернулись на Дон, на хутор Дальний-Литвиновка…

— Пить…

— Попей, милый, попей, родной…

Всю жизнь Михайло искал счастья. Она родила ему трех дочерей и четверых сыновей. Да где-то они теперь? Каждый ходит под смертью. И сам Михайло под конец жизни очутился в чужом доме, в чужом селе, далеко от родных… А родную хату, наверное, и вовсе по злобе сожгли…

Так шли дни, шли ночи. Больной почти не разговаривал. Иногда открывал глаза, смотрел в потолок, будто видит там что-то такое, чего не видит никто. На пятую ночь под окнами что-то загремело и загрохотало, зацокали сотни копыт. Потом кто-то закричал истошно.

Хозяева за тонкой стеной зашевелились, зашептались.

Михаил Иванович, до того бывший в забытьи, вдруг открыл глаза и прислушался.

— Чего тебе? Попить? — спросила Меланья Никитична.

Он покачал головой. Какое-то подобие улыбки появилось на его почерневших губах. В горле заклокотало. Она скорее поняла, чем услышала.

— Наши.

Утром загремело в сенях. Кто-то спросил хозяев:

— У вас, что ли, Буденные квартируют? По всей деревне ищут.

Дверь распахнулась. На пороге стоял низкорослый человек в черной шапке и в мохнатой бурке горбом. В руке у него была плетка.

Меланья Никитична подняла голову, хотя и узнала человека по голосу. Это был Ока Городовиков.

Наконец пришла свобода.

— Я привез привет от сына, Меланья Никитична, — сказал Городовиков. — Семен жив и здоров.

Теперь можно было ехать домой. Меланья Никитична перевезла больного через Волгу в село Покровку. Но жизнь покидала Михаила Ивановича. Проболев еще десять дней, он скончался.

У белогвардейцев был бронепоезд, и это придавало им смелости. Они вели сильный артиллерийский и пулеметный огонь. Тогда красные конники при помощи железнодорожников пустили паровоз, обвешанный пироксилиновыми шашками. Паровоз мчался полным ходом и гудел. Эффект произошел самый неожиданный: белые бросили свои позиции, отступили, а их бронепоезд умчался. Конники атаковали отходивших белогвардейцев и успели отбить два пулемета, орудие.

Командование отряда решило при помощи железнодорожников оборудовать бронепоезд. Двадцать пять рабочих депо приступили к работе. Для бронирования паровоза был разобран старый водонапорный бак. Оборудовали две платформы. Их тоже «бронировали»: делали по краям деревянные короба, в которые насыпали песок сантиметров тридцать толщиной. Импровизированный бронепоезд был быстро вооружен и укомплектован пулеметчиками и артиллеристами. Добровольно вступила в отряд паровозная бригада.

Рано утром белые повели наступление. Белогвардейская артиллерия и бронепоезд открыли огонь по станции. Вступил в бой и красный бронепоезд. Артиллеристы меткими выстрелами подбили паровоз бронепоезда белых. Как только поднялся пар из котла поврежденного паровоза, наши бойцы стали шумно выражать свою радость. В этот момент Семен Михайлович повел конников в атаку на белогвардейскую пехоту. Буденновцы врезались в цепи белых и стали рубить их. Часть белогвардейцев была уничтожена, часть взята в плен. Прорвавшись через цепи пехоты, буденновцы захватили подбитый бронепоезд. Белогвардейцы стали поспешно отходить, по ним вел огонь наш бронепоезд. Белогвардейцы бросили в контратаку всю свою кавалерию. Семен Михайлович приказал развернуться в лаву и повел своих бойцов на белых.