Константин Курбатов - Волшебная гайка. Рассказы.

Миллион раз я просил, чтобы он не называл меня Сергуней. И еще милым. Но ему хоть бы что. И насчет двоечек он спрашивает просто так. Ответа ему не требуется. Он может с таким же удовольствием спрашивать про двоечки у сфинксов на Неве или у Медного всадника. Ему лишь бы спросить. Он даже на меня не смотрит. Он говорит маме:

— Мамуня, родная, устал до чертиков. И страшнейшим образом хочется есть. Ты сегодня замечательно выглядишь. Ты у нас молодцом. Обед скоро?

Лешка обязательно обнимает ее и целует. А потом удаляется в свою комнату.

Потом Лешка поест, обзовет нас Сергунями и Танюнями, и будь здоров — или снова в свою комнату запирается, или вообще куда-то уходит. Он взрослый, у него дела.

А мама перешивает на меня Вовкино пальто, которое раньше носил Лешка.

— Будет очень даже приличное, — утешает меня мама. — Я его перелицевала. Замечательный драп. Такой драп твоему Пете и не снился.

Петя — ото мой друг. Я не знаю, что ему снится. Мы с ним на эту тему но разговаривали. Я только знаю, что он у своих мамы с папой единственный. Поэтому пальто ему покупают в универмаге. Из обычного драпа.

Однажды мне тоже чуть не купили из обычного. Мое пальто к тому времени совсем истрепалось. А Лешка свое все носит и носит. Видно, драп крепкий попался. А раз он носит, значит, и Вовка свое носит. Пока он от Лешки ничего не получит, мне тоже надеяться не на что.

Мама месяца три собиралась со мной в универмаг. Но все как-то не получалось. Лешка тогда как раз институт заканчивал, писал дипломную работу. Мы все на цыпочках по квартире ходили. И я на Лешку ни разу не заорал, даже когда он тушь разлил. Он в столовой какие-то чертежи чертил, а бутылочка с тушью упала. Я только и сказал:

— Ты! Смотреть нужно.

— Сергуня, — пробормотал он, — милый, родненький, не путайся под ногами, испарись, пожалуйста.

Я послушно испарился в другую комнату. У Лешки какой-то ненормальный вид был, словно его без парашюта с самолета выкинули. Мне его даже жалко стало.

Лешка защитил свой диплом и прибежал из института страшно гордый и радостный. Он стал целовать маму и даже забыл похвалить ее за отличный вид и назвать молодцом.

После обеда мама сказала, чтобы я собирался. И Лешке тоже сказала. За то, что он окончил институт, она решила купить ему подарок.

— Только мы с отцом не знаем, какой, — смущенно улыбнулась мама. — Думали, думали и ничего не придумали. Вместе походим и выберем.

— Я знаю, мамуня, что мне нужно, знаю, — защебетал Лешка и полез целоваться.

В универмаге он потащил маму в отдел, где продают часы. Мама пошла за ним не очень уверенно и все оглядывалась на меня, боялась, наверное, что я потеряюсь.

Часы Лешка выбрал самые красивые и дорогие.

— Лешенька, — шепнула мама, — может, лучше что-нибудь другое? Какую-нибудь нужную вещь… Часы ведь у тебя есть.

— Эти? — спросил Лешка и протянул маме руку. — Мамуня, родная, какие же это часы? Им давно пора на свалку.

Мама пошла платить деньги.

Лешка целовал ее у стеклянного прилавка и бормотал:

— Родная, любимая, я ведь уже инженер. Я стану работать и подарю тебе золотые часы. Ты выбери, выбери сейчас.

Он потянул ее к тому месту, где под выпуклой витриной лежали женские часы. Он заставил ее показать, какие ей нравятся. Мама не хотела показывать. Она чуть не заплакала оттого, что Лешка такой добрый и ласковый.

Пальто мне, конечно, не купили. Не хватило денег. Старые Лешкины часы по наследству перешли к Вовке. Мне опять ничего не досталось. Кроме, разумеется, еще одной шишки.

От того, что Лешка стал инженером, ровно ничего не изменилось. Только мне на инженера стало не так удобно орать.

Но я все равно орал. А он только улыбался.

— Сергуня, милый, как твои делишки? — мурлыкал он.

— Не смей называть меня Сергуней! — орал я. — И милым!

— Мамуня, — спрашивал он, — обед скоро? Однажды Лешка вернулся домой не один, а с девушкой.

У девушки падали на виски крупные белые локоны и странно косили голубые глаза. Глаза у нее косили так, что не понятно было, в какую сторону она смотрит. Один зрачок смотрел вправо, другой влево.

— Мамуня, — сказал Лешка, — познакомься, родная, это моя жена.

Мама хотела улыбнуться, но вместо этого тихо заплакала. Она даже не заплакала, а просто слезы сами побежали у нес но щекам.

Лешка стал ее целовать и говорил девушке:

— Видишь, какая у нас мама. Пятеро детей — и такой молодец. Правда, она изумительно выглядит? Милая моя мамуня, хорошая моя, любимая…

Жить у нас Лешка не стал, переехал к своей жене. Он забрал с собой сервант из столовой, настольную лампу из нашей с Вовкой комнаты и шкаф из маминой спальни.

— Молодым нужно помогать, — сказала нам мама. — Они начинают жить.

Они начинают! А мы что, кончаем, что ли? Я мужественно сражался за лампу, но, разумеется, потерпел поражение. Меня утешило лишь то, что вроде и у меня намечаются кое-какие проблески в жизни. Я думал, что Вовку поселят в Лешкиной комнате, а я, как человек, расположусь в собственной. Только зря я так думал. Я же Макар. В Лешкнну комнату поселили Иринку и Таню. А я, как и прежде, остался с Вовкой.

Я снова выносил, относил, приносил и натирал. Плюс к тому мама стала меня пилить, что я совсем не бываю у Лешки. Но я один раз побывал у него и насытился по горло.

— Сергуня, — встретил он меня в прихожей, — милый. Какой ты молодец, что заглянул. Галюня, посмотри, кто к нам! Вытирай скорой ножки.

У меня далее рот раскрылся от удивления. Но я сразу сообразил, что теперь он полы натирает сам. Пришлось пошаркать ботинками по резиновому коврику.

Лешка провел меня к двери. Галюня лежала на диване под розовым торшером и читала книгу. Она повела на меня косым глазом.

— Здравствуй, Сергуня.

Во, уже научилась у Лешки! Я ей хотел ответить, да постеснялся. В гостях все же.

Напротив дивана стоял мамин шкаф, в углу — сервант, на письменном столе — лампа. Наша с Вовкой законная лампа, за которую я получил от папы подзатыльник с разъяснением: «Не жадничай». А я разве жадничал? Просто обидно, потому что несправедливо. Он инженер и может сам купить себе любую лампу.

Посредине комнаты лежал большущий толстый ковер с цветами и зелеными закорючками.

Лешка сказал:

— Галюнин папа подарил. Снимай ботиночки, а то испачкаешь.

— Как? — растерялся я.

— На свадьбу подарил, — похвастался Лешка.

Я ему про Фому, а он про Ерему. Но пускай бы мне лучше ноги поотрубали, чем ботинки снимать. И не потому, что носки заштопанные, а просто от обиды. Мне очень хотелось заорать на Лешку и кое про что ему напомнить. Но я не заорал. Я сел при входе в угол, как швейцар. Сел и спрятал под стул ботинки.

— Как, Сергуня, делишки в школе? — спросил Лешка. — Двоечек не нахватал?