Константин Курбатов - Волшебная гайка. Рассказы.

Полеты отставили. О ЧП доложили, как в подобных случаях и положено, по начальству. И вскоре прошел слух, что к нам едет сам начальник училища генерал Разин. А что это такое — яснее ясного. Обычно, когда у места происшествия появляется самый большой начальник, виновному одним лишь легким испугом или даже хорошей взбучкой, как правило, не отделаться.

Первыми у разбитого самолета, естественно, оказались мы — вся наша летная группа во главе с лейтенантом Норкиным.

— Сколько раз, Коростылев, я предупреждал вас, — с ходу начал Норкин, закатывая глаза. — Я чувствовал, что кончится именно этим. Вот к чему приводят излишняя самоуверенность и непослушание. Мне остается одно: писать рапорт с просьбой отчислить вас из училища. У меня больше нет ни сил, ни желания валандаться с вами.

Мы молча волокли к стоянке осевшую на правый бок машину. А Норкин все говорил и говорил. О заносчивости, о гоноре, о том, что из таких курсантов, как Коростылев, никогда не получалось хороших истребителей. А Вадим молчал. Нажимал на крыло самолета и смотрел себе под ноги.

Никто так и не услышал от Вадима ни одного слова. Мы понимали его состояние. Норкин не пугал. Дело могло кончиться даже хуже, чем предсказывал лейтенант. Тут пахло не только исключением из училища. Впрочем, для Вадима страшнее исключения не существовало ничего, никакие штрафбаты. Он с первых полетов понял, что рожден быть только летчиком.

Все так же не поднимая глаз, Вадим молча ушел за Норкиным к «Т», где собралось начальство. Туда же, оставляя за собой облако пыли, вскоре примчалась и черная генеральская «эмка». ЧП разбиралось на месте происшествия, в самом центре аэродрома, под палящим солнцем.

Мы следили за разбором со стоянки. У «Т» двигались фигурки, безмолвно жестикулировали. И было не понять, который там Вадим, а который генерал Разин.

Кто из них кто, выяснилось, когда группа двинулась к штабу. Генерал, как и положено, зашагал впереди всех. Вадим, естественно, поплелся последним. И по тому, как он плелся, по его опущенной голове и плечам сразу стало понятно, что дела наши плохи.

Потом на линейке перед палатками, в которых мы жили, построили нашу эскадрилью. Вадима привезли в открытом, без брезентового верха, «газике». К нам прикатили сразу три «газика» и генеральская «эмка». Вадим вылез из машины и встал в строй. Я так и не успел переброситься с ним хотя бы двумя словами. Наши места в строю находились далековато одно от другого.

Генерал Разин прошелся вдоль строя и тихо сказал:

— Долетались. На ровном месте уже сесть не можете. Истребители! Как же вы завтра в бой пойдете? Да вам и никакой противник не нужен, сами на посадке гробанетесь.

Сзади генерала сбилось в кучку начальство. Оно тихо переговаривалось между собой и посматривало на Разина.

— Как поступить с курсантом Коростылевым, — сказал генерал, — мы еще решим. Инструктор считает, что Коростылеву не место в училище. И я думаю, он прав. Летает Коростылев плохо, к советам и замечаниям не прислушивается. Я прошу каждого из вас, если вы хотите стать истребителями, сделать для себя соответствующие выводы. Боевые самолеты позарез нужны фронту. Тот, кто калечит их тут, в тылу, наносит ущерб нашему общему делу. Станете ли вы летчиками, я еще не знаю. А самолет уже готов, и он должен летать, а не списываться по нерадивости курсанта в металлолом. Вопросы есть?

Какие у нас могли быть вопросы? В подобных случаях начальству вопросов не задают. Строй угрюмо молчал. И вдруг со шкентеля раздался голос Вадима:

— Есть вопрос, товарищ генерал. Курсант Коростылев. Разрешите.

— Да, — нахмурился Разин. — Всем все ясно, у одного вас, Коростылев, до сих пор сомнения.

— Так точно, сомнения, — подтвердил Вадим. — Я сомневаюсь в том, что плохо летаю. Это лейтенанту Норкину кажется, что я летаю плохо. Но мне кажется, он ошибается.

— А вы, курсант Коростылев, еще и наглец! — удивился генерал. — Разложили машину и пытаетесь доказать мне, что хорошо летаете.

— Я хочу доказать другое, — сказал Вадим. — Посадка — весьма важный элемент. Садиться нужно хорошо. Однако вряд ли успехи нашей истребительной авиации на фронте определяются тем, как летчики, вернувшись с задания, садятся у себя на аэродроме.

У генерала раздулись ноздри. Он набрал в грудь воздуха и замер. Мы замерли тоже. Всем показалось, что если еще минуту назад судьба Вадима висела на каком-то волоске, то сейчас этот волосок лопнул. Тем более, что от группы офицеров торопливо отделился лейтенант Норкин, козырнул начальнику училища и нагнулся к его уху.

— Вот и ваш инструктор докладывает, что вы вообще ярый нарушитель и демагог, — выслушав Норкина, спустил пары генерал. — Да я и без инструктора вижу, что вы из себя представляете. Вас щадили, на что-то надеялись… Как видно, вы не умеете ценить доброго отношения.

— Иметь свое собственное мнение, — возразил Вадим, — еще не нарушение воинской дисциплины. Я летчик и буду летать. А посадку со скольжением, я и у «Т» об этом говорил, да, мне еще придется отработать.

— Неужели?! — будто даже обрадовался генерал. — А вам не кажется, что вам придется отрабатывать несколько иные приемы? И не здесь, а в других местах.

— Я должен летать, — сказал Вадим.

— Хорошо, — неожиданно отрезал генерал. — Завтра полетите со мной. Посмотрю, какой вы виртуоз. Но если у вас, курсант Коростылев, столь виртуозен только язык, не взыщите. В училище вы останетесь только в том случае, если у вас и впрямь окажутся какие-то особые летные данные.

Что такое особые летные данные? Как их определить? Да и можно ли их вообще разглядеть за один небольшой полет? И потом, сегодня ты летаешь лучше, завтра хуже. Сегодня твой проверяющий встал с правой ноги, завтра с левой. Кроме того, поломка самолета и вызывающее после этого поведение курсанта наверняка оставили у начальника училища отнюдь не лучшее мнение о Коростылеве. Какие же после всего этого у Вадима должны были оказаться летные качества, чтобы остаться в училище? Я, например, подобных качеств тогда у Вадима, по-честному, не видел. Да и все наши курсанты их не видели тоже. Летает и летает. Может, чуть лучше других, может, и чуть хуже.

На другой день вся наша эскадрилья с нетерпением ждала окончания того полета. Чем-то он кончится? Кто с какой ноги встал сегодня утром?

Летали они, генерал с курсантом, долго. Даже, пожалуй, слишком долго. Но вот наконец и вернулись. Приземлился Вадим, нужно сказать, классически. Я никогда и не видал, чтобы он так садился. Точнехонько у «Т» и так гладко, словно прилип к взлетно-посадочной полосе.

Подрулили. Генерал отстегнул парашютные ремни, спрыгнул с крыла и очень громко, чтобы слышали все, поблагодарил подбежавшего лейтенанта Норкина за отличную подготовку курсантов.